Пятница, вечер…
Рев толпы нарастает, поднимается из перегретой чаши стадиона и разносится над безлюдными улицами и площадями Вильгранда — города, обязанного своим расцветом созидательному духу его жителей, условиям для промышленной деятельности, удачному положению на одном из южных транспортных перекрестков Европы и вечно мягкому климату, делающему это место приятным для жизни и работы. Официанты кафе, удрученные тем, что оказались почти единственными среди горожан, не попавшими на встречу местной команды с командой Сошо, прислушивались к далекому гулу, глядя друг на друга, как фаянсовые собачки, на пороге опустевших террас.
— Нам нужен гол… О, как нужен гол…
Объятые трепетом и волнением, отдаваясь то ликованию, то тревоге в зависимости от капризов полета мяча, людские ряды, поднимавшиеся тридцатиметровыми уступами над зеленым полем, где в ярком свете прожекторов выкладывали все свои силы двадцать два игрока, начинали уже терять терпение, не видя результатов действий своих команд.
— Впе-ред, дет-ки!.. Впе-ред, детки!
Задавал тон Амеде Костарда, председатель клуба болельщиков. Коренастый сангвиник, быстро переходящий от чрезмерного добродушия к ярости, этот мелкий торговец был легендой. Рассказывали, что в день, когда он женился, состоялась важная игра, которая решала, останется ли его команда в высшей лиге. Так он привел всю свадьбу, всех гостей во фраках и длинных платьях, даже тех, кто упирался, на усыпанные косточками персиков скамейки стадиона. Победа улыбнулась его любимцам, и он предоставил им почетные места за свадебным столом, подарив подвязку невесты. Приготовленные блюда почти обуглились, томясь на огне и дожидаясь финального свистка судьи. Ореол этой жертвы, принесенной футбольным богам, помог ему стать именитым гражданином, а без этой экстравагантной выходки он оставался бы только крикуном. Опасаясь его влияния на избирателей в мире спорта, сам мэр-депутат, сенатор и члены муниципалитета никогда не упускали случая погладить его по шерстке, высокопарно обращаясь к нему: «Мой дорогой Костарда, не могли бы вы…»
Он с таким пылом отдавался своему увлечению, что видел себя почти двенадцатым членом команды Вильгранда. И, считая свою глотку столь же необходимой в игре, как прессинг нападающих, заботливо оберегал ее, прополаскивая, подобно оперному тенору, чтобы хорошо владеть голосом на каждом выступлении.
— Нам нужен гол-ол-ол…
Этот рев, рвущийся из двадцати пяти тысяч грудей поклонников кожаного мяча, объединенных одной страстью, перекрывал голоса всего лишь тысячи приехавших на автобусах болельщиков команды Сошо. Они сидели, словно в осаде, на северной трибуне в первых рядах и тоже старались поддержать своих. Но тогда, сводя на нет их усилия, вздымался организованный Костардой шквал звуков: трещали трещотки, взрывались петарды, раздавались всевозможные выкрики. Стойко перенося град сыпавшихся на них пустых банок из-под пива и кока-колы, этот отряд закаленных болельщиков, видавших виды на всех стадионах Франции и Наварры и плативших той же монетой у себя дома, упорно отказывался играть роль немого зрителя, которую ему пытались навязать. Откуда-то из глубины рядов призывно звучал голос трубы. Но она, казалось, скорее звала игроков в желто-синих футболках на помощь, чем к подвигам на зеленой арене.
Однако, несмотря на неравновесие поддержки болельщиков, первый тайм закончился со счетом ноль-ноль. И второй длился уже двадцать минут, а ни одна из команд не могла доказать своего превосходства.
Игра шла на равных. Навесные передачи, финты, обводки, смелые прорывы чередовались друг с другом, но безрезультатно. Отбитые атаки сменялись контратаками, столь же быстро отраженными. Нападающие несколько раз выходили вперед, но за этим не следовало ни штрафных ударов, ни угловых. Вратари, казалось, скучали. Не было ни одного резкого подката, когда сбивают игрока с ног, что требует вмешательства врача и поднимает содержание адреналина в крови зрителей.
Эти пируэты в футбольных трусах, щитках и наколенниках вызвали бы, несомненно, восторг у балетоманов. Но они оставляли разочарованными истинных ценителей футбола, тех, кого демонстрация даже самой потрясающей, ювелирной техники приводит только в уныние, если не завершается ударом по воротам.
Неотъемлемый атрибут клубного стадиона, претендующего на общеевропейскую значимость, — огражденная стеклом трибуна прессы. Репортеры, обвешанные видеокамерами, микрофонами и телефонами, сидят тут, как в теплице. Замкнутые в этом прозрачном пространстве, залитом неоновым светом, они словно выращивают некий гибрид, способный пускать в ход одновременно все средства связи, для того чтобы даже те, кто находится отсюда за сотни километров, могли остро пережить девяносто минут матча.
Газетчикам предоставлены здесь специальные пульты, чтобы у них была возможность работать в наилучших условиях. Казалось неизбежным, что с появлением прямых радио- и телерепортажей эти служители Гутенберга станут аутсайдерами спортивной журналистики.
Но это заблуждение. Они олицетворяют постоянное в отличие от преходящего и запечатлевают бег времени.
