Происшествие, рассказанное Дервишем.
Хун Киар ([1]), ныне царствующий в Руме, известен как жаркий Мусульманин и усердный защитник правоверия. При вступлении: па престол, обнаружил он намерение истребить те обычаи неверных, которые в царствование его предшественника вкрались в Государственное управление: он поставил себе за долг пещись о возвращении делам первоначальной простоты и наблюдать во всем коренные постановления Турецкие. Он между прочим воскресил почти забытую привычку прежних Султанов, ходить переодетыми по городу, и до того был осторожен в выборе одеяний и людей, которым вверял свою тайну в таких случаях, что едва можно поверить, какие запутанные планы он придумывал с тем, чтоб утаить одежду или роль, в которых хотел явиться.
He за долго перед сим, по Турции: бродило тайное неудовольствие, и мятеж грозил Константинополю. Тогда желая увериться в истинном расположении умов, он, по своей привычке, вздумал заказать себе одежду, в которой и ближние его служители не могли бы узнать его.
Обыкновенно он заказывал множество одежд в разных местах, y разных портных, в разное время. Но для этого случая, он велел белому евнуху Манзури, любимому рабу своему, привести в полночь со всей осторожностью — самого неизвестного портного, чтоб рассказать ему желаемую одежду.
Невольник униженно отвечал: «баш уступ (голова моя твоя)» и отправился исполнить повеление.
У самых ворот плательного Безестена или ряда увидел он старика, который чинил старую епанчу в такой тесной лавочке, что едва мог в ней поворотиться. Этот старик почти сгорбился от беспрестанной работы, которая видно не послужила в пользу и глазам его, судя по очкам, украшавшим его нос. «Такого мне и надобно», сказал себе невольник: «уж верно он не в славе.» Портной трудился с таким тщанием, что не вслушался в приветствие подошедшего Манзури; «мир с тобою, друг мой!» Он оглянулся вверх, но увидя перед собою человека хорошо одетого, безмолвно принялся опять за работу, никак не предполагая, чтобы тот обращался к нему, бедному Макару, с таковым приветствием. Однако видя, что евнух не отходит, он снял очки, кинул работу и хотел встать на ноги; но евнух усадил его, упрашивая не беспокоиться.
«Как тебя зовут»? спросил Манзури.
Абдалла, отвечал портной; к твоим услугам. Но в свете и между друзьями известен я под именем Бабадула.
«Ты портной: не так ли ?» продолжал невольник.
Так, сказал старик; я портной: да притом Муэдзин при мечети y балык базара ([2]). Довольно с меня.
«Ну, Бабадул, хочешь ли я дам тебе работу — да славную работу?».
Разве я дурак, чтоб не хотел этого? скажи, что такое?
«Постой, приятель» заметил евнух «не спеши — тише едешь, дальше будешь. Согласен ли ты идти за мною в полночь с завязанными глазами, куда бы ни повел я? A работа будет».
Это дело другое, сказал Бабадул; ныне время страшное, много голов летает, да и не с нашей братии, a с Визирей да с Капитан-Пашей» Однако — заплати мне побольше; я готов сшить пару платья хоть на самого Эвлиса (нечистого духа).
«Хорошо; так ты согласен?» сказал евнух, сунув ему два золотых в руку.
О, разумеется согласен, отвечал Бабадул. Скажи только, что делать; и положись на меня.
И так они условились, чтоб евнух пришёл к лавочке в полночь, и увел портного, завязав ему глаза.
Бабадул наедине продолжал свой труд и дивился, какая может быть работа, для которой нужна такая тайна. Горя нетерпением передать жене весть о своей счастливой встрече, он запер лавочку ранее привычного, и пошел к своему дому, стоявшему не далеко от маленькой мечети на балык-базаре, при которой он был Муэдзином.
Дильфериб, его сожительница, была почти так же стара и горбата, как супруг её. В следствии двух полученных золотых и в надежде на получение многих будущих, они полакомились блюдом кебаба ([3]), саладом, изюмом и сластями, после чего выпили по порции кофе, самого горячего и горького, какой только старуха умела приготовить,
Верный обещанию, Бабадул в полночь был y своей лавочки; Манзури пришел столь же исправно. He говоря ни слова, первый дал завязать себе глаза; последний повел его за руку разными поворотами и обходами, до Султанского сераля; Манзури, остановясь на миг, отворил боковую железную дверцу, и ввел портного в самую внутренность покоев Султанских. Он снял с него повязку в темной комнате, освещенной одним малым светильником, который стоял на верхнем карнизе, но убранной великолепно штофными диванами и коврами тканья драгоценного. Здесь Бабадулу приказано было сидеть, пока Манзури не воротился с кражею, завернутою в большой шалевый платок; его раскрыли, и портной увидел род одежды дервиша, которую велено ему рассмотреть, и расчислив, во сколь ко времени он может сделать подобную, сложить и завернуть в ту же шалевую покрышку. Между тем Манзури велел ему дождаться, пока он снова за ним не воротится, и исчез. .
Бабадул, рассмотрев одежду отовсюду; ощупав каждый шов и окончив над нею свои вычисления, лишь только завернул ее в платок, согласно с приказаньем, — как вошёл в комнату мужчина величавой наружности, которого взгляд заставил содрогнуться бедного портного — он взял y него узел и не говоря ни слова, вышел.
