1.
Да, он был труженик – поэт,
Он сам себя воздвигнул на Парнасе:
Поэт и образ в редкой ипостаси ,-
Он сам чеканил много лет.
Он мишурою критик изъязвлялся
И слабостям по жизни предавался.
Служил правительству – тельцу,
Считая Власть Труда к лицу.
Но классик полки золотой
в словарной мишуре наречий
пылал в поэзии он печи,
и слова яркий звук литой
в душе историй умывал,
и все , что мог, он предсказал.
2.
"Я жажду книг, чтоб сделать груду слов "
В. Брюсов. "Терцины к поискам книг",1901г.
Ты жаждешь книг, чтоб "сделать груду слов".
Но этот метод для меня не нов,
Труднее вычленить их измы,
услышать их рычащий стон
в боренье фоазео –логизмов
и ими литеро – ворон метлой
гонять в искусстве и науке,
и в жизни с удовольствием седеть
от ощущенья радости – не скуки.
Как хорошо в просторе песни петь,
где от души строка порой ложится
и в ритме бюрократов не боится.
Пускай их рев, пускай их вой
мои глаголы поедает, –
их тварность в этом лишь скисает,
Но оборотов давит строй,
и жизнь рефлексией в нас рвет,
о слово словом фразы трет
3.ДАНТЕ
Равновеликий божеству он прозревал
и в душах одолел у тьмы звериное смятенье,
Он был как молния мгновенья,
В воображении резца из мрамора он стал,
когда в звероподобным жили люди,
и, полагая, мир им всем подсуден,
Плели свой век из серых паутин ,
и глупостей в них вал был в сущности един
и озарялся пеплом, дымом от костров,
В них плоть терзалась не от снов,
а превращалась в прах и тьму страданий,
Тот ветер из воспоминаний
До нас донес поэзию мечты,
и в ней живем мы снова – я и ты.
Проходит время бесконечной чередой,
Оно как в комнате пустой
аукается гулко в переходах
кругов, где не было свободы, –
Там Данте в нас встречается с мечтой.
4.НАПОЛЕОН
Когда из пушек Ватерлоо
вас положили в пух и прах,
не дрогнул лик его суровый,
Ему неведом жизни страх.
Лишь на скале в унылом лике
Переживал он Мир опять,
Душа его в зверином рыке
Желала мир кромсать и рвать.
Он новый дал миропорядок
В тяжелом пламени свободы,
И в жерлах пушек встали годы
Из мертвых тел людской породы.
Историки в елей речений
его эпоху превратив
и светом славы озарив,
кровавых рек людских мучений
при Ватерлоо пьедестал
воздвигли ложному кумиру,
коротконогому сатиру
в ком зверь лесной извечно спал.
5.
В исчезновении нет смысла и надежды,
Но дышит тут сама безбрежность,
Там нет цепей, там нет оков
И череды без смысла снов.
Там нет, там нет воображенья,
Бессмысленно само стремленье
Проникнуть в таинства удел, –
Исчезновенье есть предел
и обращение в ничто.
Там нет предметности на "Что?"
Но там глаголами сверкают
процессы действия опять, –
необратимость не унять,
Там на Надежду уповают.
6.
Ах, Дурбан, жемчуга огней!
Пылающее море светобликов
И чаек розовых в своих гортанных криках,
И шепот ночи в шелесте теней.
Унылые гудки от лайнеров седых,
пекущихся о собственном уюте,
и жизнь, живущих в чистых и простых
круизах , в замкнутой каюте.
Ах, Дурбан! Я тебя люблю:
Твои коттеджи, и бассейны, виллы,
и бедность наготы, когда я крепко сплю,
и предсказаний смысл праматери Сивиллы.
И только здесь я чувствую опять
как сладко мне в постели дома спать.
7.
Как шелестит индийский океан, –
Один единый в многих лицах,
И бремя золота румян
На небеса от них ложится.
А дальше Дурбан голосистый
вплетенный в сети рас и наций,
яхтклубов рева и оваций
тотализаторов рысистых,
пекущих денежный улов
из глупостей надежды – снов.
Волнуется Индийский океан
как сине-розовый всемирный сарафан,
И, вдруг, в победном цвете суеты
приоткрывает ОН мечты.
8.
Позолоченное море,
апельсиновый песок,
Ветер с пеной крепко спорит
и кудрявится Восток.
Кипарисы и платаны
шлют привет седой волне,
Чья душа там тихо стонет
и поет сейчас во мне.
Далеко от побережья
Там, где светлые туманы
по низинам в беге странном
лишь верхушки сосен нежат,
распускаются цветы,
где живем и я, и ты.
9.
Когда эпоха времени хазаров
уже давно, как степи, отцветала,
Славяне думали, – эпоха их настала,
Но неожиданность их мужество ждала.
С Востока кровь природу окропила
в туманах бешеных монголов,
И Русь святая возопила
в предсмертных ужасах и стонах.
Ковыль – трава, – забвение историй
творится памятью души,
Беспечный Запад время дальше гонит,
И жизнь своей историей спешит.
В славянах рабство – Дух свободы
в мятежном трепете, как меч,
на Калке принимает роды,
желая свет Души стеречь.
10.
Какие испытания, Ты, время
Судьбой по жизни дало мне узнать,
И натянул ли я так туго дело – стремя,
что удалось везенье взять и обуздать.
Я не могу на время обижаться,
Мне память сохранила милые черты,
стяжая Дух, сумел я возрождаться,
лелея счастья теплые мечты.
У счастья есть и смысл, и содержанье,
У счастья есть любовь и идеал,
что вдохновение мне в искреннем давал,
Когда шагал я сквозь страданья, –
Ведь счастье действие в мышленье
И мыслей мир в соединеньи.
11.
Как сорок лет не то, что быстротечны,
Но как спрессованы они!
Вот почему и точка – вечность
И бесконечность сами наши дни.
Опять поток из новых суесловий,
Опять повсюду длится болтовня,
И бюрократов глаз коровий,
И воровской обман чиновничьего пня…
Сквозь образ твой себя я продолжаю,
И в памяти молекул я живу,
В их бесконечной, разноцветной стае
Иду сквозь мир к небытию, – не сну.
В нем открываю новое мгновенье
Как буквы в мир стихотворенья.
