Меня смущает, когда люди, причем вполне образованные, говорят: "жанр фантастики" или "это писатель, работающий в жанре фантастики". Фантастика включает в себя все жанры. Она — один из двух видов творчества; третьего пока не придумали.
В один прекрасный день охотник У спешил за добычей. А охотник Э только что притащил оленя. Охотник Э решил отметить свое достижение и нарисовал на стене пещеры оленя, лежащего кверху ногами, и рядом себя с копьем. Так родилось реалистическое искусство. И литература, потому что пиктограмма могла потом войти в первую письменность.
Охотник У с завистью смотрел на оленя и своего товарища. Потом подошел к этой стене и рядом создал другой шедевр. Еще один олень, лежащий кверху ногами, и рядом еще один охотник с копьем.
— Ах, — сказали все троглодиты. — Что ты наделал! Ведь твой олень еще не убит.
— Правильно, — ответил охотник У. — Но я его обязательно убью.
Так родилось фантастическое искусство.
И уже в его рамках — все приличествующие случаю жанры: фантастическая комедия, детектив, трагедия. Мне представляется, что все писатели делятся на фантастов и реалистов. Я употребляю эти термины, хотя не выношу, когда меня называют "писателем-фантастом". В этом есть доля сочувствия:
"Знаете, он, конечно, танцор, но не в Большом театре и даже не в ансамбле Моисеева, он чечеточник".
Фантаст — всегда фантаст, и как только он пытается убежать от своей судьбы, он проваливается. Нельзя изобразить фантастику, не будучи фантастом, не подчиняясь живущему в тебе ощущению фантастичности мира. Больше того, если писатель по натуре своей фантаст и отдается судьбе, не пытаясь ее поправить, он пишет только фантастику, даже если все вокруг убеждены, что он ее давно оставил ради настоящих лавров реализма. Скажите, пожалуйста, написал ли Гоголь хоть одну истинно реалистическую повесть? Ничего подобного. Он создатель фантастического романа на Руси, он доказал, что фантастическая литература может быть великой. Пушкин создал реалистическую литературу. Гоголь фантастическую. И если Гоголь пытался стать бытописателем, он все равно писал либо утопию, либо антиутопию. Откройте "Миргород" — там все показано!
А Пушкин мог написать сказку, но разум его был лишен умения уйти в фантастическое измерение мира.
С тех пор в русской литературе писатели выступали как бы парами — фантаст Салтыков-Щедрин и реалист Толстой, фантаст Булгаков и реалист Шолохов… Так и ведется до сих пор, хотя обстоятельства истории государства рабочих и крестьян по фантастике ударили ужасно, потому что, когда само государство — плод фантастики и логика его фантастическая, оно не терпит конкуренции. Писатели, которые по натуре своей кинулись в фантастику в двадцатых годах, так получили по губам в тридцатых, что или ушли из литературы, как Булгаков, Катаев, Беляев, Замятин и Платонов, или ушли из жизни, как Чаянов, Маяковский и другие.
Сегодня государство приобрело земные очертания, стало уже не столько страшным, сколько пошлым. Для российской фантастики времена хоть и изменились, и никто не довлеет над ней, но жизнь ее не самая сладостная. По крайней мере, по сравнению с теми надеждами, которые отечественные фантасты питали на приход свободы. Теперь, мол, мы напишем все, что наболело, накопилось…
Но оказалось, что мы, российские фантасты, к свободе совершенно не готовы и не умеем вариться без крышки. И пока шла внутренняя перестройка, случилось неожиданное, вернее, не ожидавшееся. В страну влилась потоком американская фантастика.
Как "мерседес", она поехала по нашим улицам, и "жигулята" стыдливо попрятались по подворотням.
Оказалось, что самый первый и главный вопрос, ради которого наша фантастика существовала и рвала на груди тельняшку (а именно: "Что с нами творится, братишечки? Куда мы идем, растудык ее?"), был совершенно неактуальным. Основная масса читателей, ради которых и трудятся издатели, ринулась кушать американскую пищу. А американская фантастика резко отличается от нашей, потому что она — пища для сытого народа. Для тех людей, которые очень хотят, чтобы их перед сном как следует пугнули, развлекли или рассмешили. А потом можно подойти к большому открытому окну и увидеть, как полицейская машина медленно едет по загородной улице, надежно охраняя твой покой и имущество.
Американская фантастика, как правило, конструирует мир.
Русская фантастика разбирается с бедами нашего мира.
Айзек Азимов может написать роман "Люди как боги"; треть произведения посвящена исследованию общества на планете, где существуют три пола. Ах, у них проблемы! Ах, богатые тоже плачут! А в "Гиперионе" Дэна Симмонса ты крутишься в бесконечном водовороте выдумки, главное достоинство которой — невозможность привязать фантазию к нашей жизни.
Это какой-то "кубик Рубика"! И в ужасе отшатнулся бы Николай Васильевич от подобных экзерсисов…
Но сделано все это ловко и нередко качественно. Там большой рынок, но и великая когорта работников. Чтобы пробиться, надо сокрушить локтями немало соперников.
Что произошло у нас?
Естественно, что фантастика разделилась на два больших потока, как всегда бывает при падении очередной "Римской империи" и нашествии варваров. Некая часть авторов ушла в Константинополь и принялась там пользоваться дарами свободы. Константинополем назову город Петербург, центр Ленинградской области — останец антиутопии с шансами на ее возвращение. В Питере есть естественный центр притяжения — Борис Стругацкий, которого, помимо прочих талантов, Бог одарил счастливым умением растить вокруг себя молодежь независимо от возраста. Там и издательский климат сложился любопытный: "Северо-запад" стал лелеять наших авторов, порой даже не к выгоде своей, возникли тамошние премии, съезды, даже из Америки зачастили обласканные у нас гости. Да и "Азбука" не обижала наших авторов. Настоящая российская фантастика, не боюсь оказаться непатриотичным, куется в морской столице бывшей империи. Москва же более знаменита другим потоком (хотя, конечно же, есть исключения, я не хотел бы абсолютизировать), то есть теми нашими авторами, которые решили сразиться с американцами на их игровом поле — как бы сыграть в бейсбол, оставив лапту питерцам.
