Единичные миграции осетин в страны Ближнего Востока имели место еще в аланскую эпоху и осуществлялись главным образом по веками налаженным каналам черноморской работорговли. Известно, например, что среди черкесских мамлюков в средневековом Египте было несколько лиц явно аланского происхождения [17, 211-216]. Можно предполагать, что и в более поздние эпохи отдельные представители осетинского этноса попадали в качестве рабов или наемных солдат в Османскую империю, Иран и арабские страны, не выделяясь, однако, из общей массы северокавказцев, именуемых собирательным термином «черкесы».
Сравнительно массовое переселение осетин на Ближний Восток, положившее начало формированию осетинской диаспоры, произошло лишь на заключительном этапе Кавказской войны и представляло собой одно из звеньев гораздо более масштабного явления — исхода (частью добровольного, но в основном вынужденного и насильственного) горцев Северного Кавказа в Османскую империю, так называемого мухаджирства (от арабского мухаджир «переселенец»).
Причины и конкретные обстоятельства миграции осетин известны в своих основных чертах. В отличие от Северо-Западного Кавказа, в Осетии мухаджирство не было результатом официальной политики выдавливания или изгнания коренного населения. Переселение скорее явилось здесь формой реакции части традиционного осетинского социума на форсированное утверждение в регионе военно-колониального режима, принявшего особенно выраженные черты после окончательного покорения Восточного Кавказа и пленения имама Шамиля в 1859 г. Несомненно, в какой-то степени уход в османскую Турцию можно рассматривать как отклонение отдельными группами осетинского общества навязываемого им имперского варианта социальной модернизации.
Среди конкретных мотивов, побудивших часть осетин-мусульман покинуть родину, могут быть названы опасения относительно возможной конфискации земель в пользу казачества, насильственной христианизации, принудительного рекрутирования, усиления налогового гнета и т.п. Эти страхи были в значительной степени преувеличены и нередко сознательно нагнетались кругами, имевшими более узкие, групповые основания для стремления к переселению в Турцию: отчасти — муллами, опасавшимися ослабления своего влияния на паству на фоне укрепления позиций христианства в Осетии, отчасти — некоторыми представителями знати, заинтересованными в ограждении своих традиционных сословных привилегий от разрушающего их воздействия российских аграрных реформ [7, 97-98]. Вместе с тем, опасения указанного рода не были совершенно беспочвенны, что подтверждает практика российских властей, в том числе и в самой Осетии, например, ликвидация незадолго до начала переселения в Турцию нескольких равнинных осетинских селений, земли которых были отведены под казачьи станицы [5, 5-6]. Кроме того, несмотря на то, что в Осетии не осуществлялось прямое вытеснение потенциально неспокойного или неблагонадежного «туземного элемента» за пределы империи, подобные меры властей, предпринимавшиеся в других областях региона, не могли не восприниматься частью осетин как политика России по отношению к горскому мусульманскому населению в целом, тем более что в осетинском обществе имелись круги, пусть и немногочисленные, которые симпатизировали движению Шамиля, а некоторое количество осетин участвовало в нем лично [9, в разн. местах]. На последних стадиях Кавказской войны и после ее окончания именно представители этих оппозиционно настроенных к русской власти слоев составили наиболее активную и довольно значительную долю мухаджиров. Резюмируя сказанное, можно констатировать, что, независимо от реальных намерений и политики правительства в отношении населения Осетии (Осетинского округа), среди определенной его части в конце 50-х — начале 60-х гг. получили распространение крайне негативные ожидания на ближайшую перспективу, подтолкнувшие многих осетин на принятие решения о переселении в Османскую империю. Следует при этом заметить, что послед-няя, как правило, представлялась им в чрезвычайно идеализированном свете как могущественное и процветающее государство, управляемое справедливым и милосердным султаном — халифом всех мусульман [7, 61, 66-67]. Это обстоятельство, безусловно, также служило дополнительным стимулом к переселению для лиц, склонных к несколько авантюрному поиску «лучшей доли» на чужбине.
