Ты летаешь, а под тобой, на земле, любимые существа. Ходят, разговаривают, пьют, спят, испражняются, пишут письма, читают, смотрят телевизор. Они ругаются, мирятся, поют, звонят друг другу по телефону, говорят ласковые слова, в ярости бьют посуду. Они делают все, что положено делать людям. Только не замечают тебя. Никогда. Изредка, очень-очень редко, даже говорить не стоит, но все-таки, случается, бывает — они прислушиваются к чему-то и видят смутный неясный образ: амурчик? ангелочек? облачко? Это — ты. Но они этого не знают. И забывают. И вспоминают только тогда, когда ты уже не летаешь, а плаваешь в темном теплом тумане и с тобой нежно разговаривают чарез стенку живота. И хотя тебя пока еще никто не видит — тебе очень хорошо. Тебе не нужно еще внимание других, тебя вполне устраивают уют и мир в твоей будущей семье. Полеты прекращаются. На долгих девять месяцев. И это — бесконечность. Ты — весь внимание. Ты жадно ловишь информацию изнутри себя и из внешнего мира. Ты чувствуешь свой стремительный рост — словно ты вспухаешь, — приток каких-то веществ, отчего у тебя появляется сила, и можно уже сообщить о себе ударом пятки в упругую стенку темного тумана: «Я есть». Ты жадно ловишь звуки снаружи — глухие, громкие, как тамтамы.
И вот — ты рождаешься. Правда, это с их точки зрения. А в самом деле — ты засыпаешь. Боль, стресс, ослепление светом, холод так велики, что мозг отказывается служить и закрывает все входы и выходы. Впоследствии у тебя уходит вся жизнь на то, чтоб их раскрыть. Но ты не успеваешь, так как канал, сообщающий, что ты только для этого-то и существуешь, тоже заперт, и только в замочную скважину тянет сквозняком и ты до самой смерти маешься из-за этого и ищешь смысл жизни, которого нет.
Но зато после рождения ты снова получаешь право полета. Правда, это уже не легкое счастливое парение. Этот полет намного грубее. Тебя поднимают руки отца и бросают вверх. Ты радуешься и смеешься. Потому что в самом апогее, в точке между взлетом и падением, в тебе просыпается то ли амурчик, то ли ангелочек, то ли облачко. Это миг блаженства, и он повторяется раз за разом, пока отец не устает или ему не надоедает с тобой возиться.
Твое тело день ото дня тяжелеет. Первый его опыт. С каждым разом подбрасывают все ниже, спасибо, если подбрасывают. Приходится компенсировать чем-то.
Сидишь за столом. Все едят.
— Тебе — что, нужно особое приглашение?
— Я летаю, — говоришь ты, не выносясь из заоблачных далей.
Ремнем из тебя выбивают и это жалкое подобие полета. Ты больше уже не зеваешь по сторонам во время еды. Ты вообще становишься деловитым человеком. Ты — взрослый, тебе двенадцать лет. Будет повод — сам поиздеваешься над «летающим» чудаком. А внутри себя тебе стыдно, что ночью во сне в тебе просыпается радость и ты видишь голубое, до сладкой боли небо и воспаряешь… Ты начинаешь курить, пить, жена ругается, что суп то ли картофельный, то ли азотный, ты впитываешь в себя всю гадость и грязь мира. И полеты во сне все чернее. Пропадает небо, и ты оказываешься в замкнутом пространстве, верхом на соседской швабре. Просыпаешься — тебе страшно, противно, фу, какой кошмар. Голова болит, и через час вставать на работу…
Проходит время. Много времени. Очень много времени. Гладя внука по голове, ты с грустью вспоминаешь детство и думаешь о том, что полжизни, считай, не летал. И хочется, вроде, думаешь ты. С тобой случается невероятное. Один только раз. Оглянувшись — никто не видит? — ты взмахиваешь руками и с горечью опускаешь. Полет невозможен. Ты чувствуешь опыт старого тела и видишь себя всего, каждую клетку — прокопченной, высохшей, усталой.
Но однажды во сне ты видишь громадный каменный зал, и человека в углу за столом.
— Лети, — говорит он.
— Я не умею.
— А ты попробуй.
Ты хочешь уже, действительно, попробовать, как вдруг замечаешь, что ты высоко над каменным полом. Хорошо, легко, свободно.
— Я скоро умру. Сон приснился, — сообщаешь ты поутру родственникам. Они, в общем, верят, но вежливо называют все это чушью. А ты… Терзавший тебя всю жизнь страх смерти проходит.
И вот — ты умираешь. Правда, теперь все наоборот. Всем кажется, что ты умер, а в самом деле ты проснулся.
— Три часа не трогайте тело, — говорит врач, — его мозг еще не умер.
Интересно, кончится это через три часа или нет? — думаешь ты и стремительно взлетаешь под небеса, где звучит музыка, и нет ни боли, ни страха, а только волшебный полет…
>август 1989
