По холодным плитам пола струился серебристо-серый узор. Он расходился и вновь соединялся там, где на каменном постаменте стоял гроб. Смертельная бледность лилий спорила с мрачностью бордовых роз, лежавших на черном покрывале. Свежие цветы, богатые траурные ленты, мертвец… За что?! Рядом под каменной плитой вечным сном спала моя мама. Уже год, как из большого светлого замка она переехала сюда – в фамильный склеп семьи Адамс. Это был самый страшный год в моей некогда беззаботной жизни. Едва закончился отмеренный традициями срок, папа сменил черную траурную одежду на белоснежный свадебный камзол. Я не понимала его, не одобряла, злилась, а он сказал, что все делает исключительно ради меня. Мол, девушку моего возраста должна воспитывать мать, а если ее нет, значит, подходящая мачеха.
Так в нашем доме появилась она…
Новая леди Адамс была красавицей, каких мало. А еще стервой, каких свет не видывал. И доченька Агаты – очаровательное создание – оказалась под стать матушке! Внешняя идеальность обеих, как красивая обертка, скрывала гнилые натуры. Это видела я, замечали слуги, но отец, очарованный лицемерной возлюбленной, считал ее воплощением добра и порядочности. Меня же называл завистливой лгуньей, которая не желает смириться с тем, что сводная сестра красивее и талантливее, нежели я. Талантливая! Ха! Это Глория-то? А впрочем, да, белокурая дрянь действительно была очень способной девочкой в придумывании всевозможных пакостей.
Как отец мог не видеть этого?! Или он просто не хотел?
Необъяснимо избирательная слепота и свела его в могилу!
Я до боли закусила губу, чтобы не расплакаться. Мачеха сказала, что произошел несчастный случай: лошадь во время прогулки понесла, всадник упал и сломал себе шею. Все очевидно, да, но я не верила ни единому слову этой рыдающей гадины. Она все подстроила. Она и ее проклятая дочь! И, что самое ужасное, эти две змеи добились своего. Замок, земли, семейный капитал – всем теперь управляла Агата, потому что до второго совершеннолетия мне оставался еще год, а значит, я, находясь под ее опекой, не могла самостоятельно распоряжаться своей частью наследства. И не было никакой гарантии, что в этом «серпентарии» у меня получится дожить до двадцать первого дня рождения – лошадь ведь может взбрыкнуть и подо мной.
– Микаэ-эл-ла, – пропела сестра, подкравшись сзади. Я даже не вздрогнула. Пусть шаги ее и отличались бесшумностью, но стойкий запах приторно-сладких духов не учуял бы только покойник.
Глупая ассоциация заставила сердце болезненно екнуть. Бросив прощальный взгляд на лицо отца, похожее на восковую маску, я нехотя обернулась.
– Что тебе, Глория? – спросила нарочито равнодушно.
– У нас для тебя сюрпри-и-из, – продолжала растягивать слова завитая по последней моде кукла. Она помахала перед моим носом запечатанным конвертом. Ей недавно исполнилось восемнадцать – первое совершеннолетие, после которого в нашем королевстве можно было выйти замуж, но нельзя вступить в наследство или, к примеру, открыть свое дело. Впрочем, сестрицу это мало беспокоило, потому что матушка, обожавшая дочь, ни в чем ей не отказывала.
– Что это? – Я внутренне напряглась, и только духи предков знали, чего мне стоило сохранить внешнюю невозмутимость.
– Спляши – отдам! – мерзко захихикала сестрица.
– Имей хоть каплю уважения к человеку, который тебя удочерил, – стиснув кулаки, процедила я.
– Ой, да ла-а-адно! – Глория использовала письмо в качестве веера, обдувая напудренное лицо. – Ему уже все равно, он труп.
– Он мой отец и твой отчим!
– А еще он корм для червей. – Блондинка скривилась. – На, читай. И не задерживайся тут, пора паковать вещи. – Она сунула мне послание.
– Вещи? – Я сглотнула. – Зачем?
– Там, полагаю, все подробно расписано.
Вскрыв дрожащими пальцами конверт, я уставилась на пустой лист. Дорогая бумага: гладкая, плотная, вся в полупрозрачных вензелях. Первой мыслью было: это просто глупая шутка – любимое развлечение Глории. Второй – мне конец. Потому что на листе ослепительной белизны начали проступать мрачные темные буквы.
– Магистр черной магии герцог Элорик, – выдохнула я, ни к кому не обращаясь.
– Да-да! Именно он, – радостно подтвердила сестрица. – А еще он отныне твой законный опекун, – озвучила она то, что было сказано в послании. – Благодари свою мамочку, – добавила злорадно. – Если бы не ее последняя воля, о которой нам сегодня сообщил нотариус, ты бы осталась жить здесь.
– До следующей бешеной лошади? – вырвалось у меня.
– Знаешь, – прищурилась Глория, – а я даже рада, что ты станешь игрушкой Ивара Элорика. Давно пора сбить с тебя спесь и научить уму-разуму! – Она визгливо расхохоталась. Эхо скопировало ее смех, отразило от стен, умножило… и мне стало казаться, что надо мной потешаются духи усопшей родни.
Не выдержав пытки, я схватила из гроба две длинные розы и со всего маха заехала ими по физиономии блондинки.
– Это тебе за папу!
– Ты что… а-а-а… шипы!
– И за маму! – продолжала наступать я, в то время как Глория, перестав веселиться, неуклюже пятилась. – И за меня тоже!
Колючие стебли ранили холеную кожу, раскрашивая ее алыми штрихами. Мои руки тоже кровоточили, но я не чувствовала боли.
