Я посвящаю эту книгу Линн Селигман, моему несравненному литературному агенту, чьи поддержка и дружба значат так много для меня.
Любовь способна низкое прощать
И в доблести пороки превращать
И не глазами — сердцем выбирает:
За то ее слепой изображают.
Вильям Шекспир
Сон в летнюю ночь
20 октября 1812 года
— Я проклинаю тот день, когда вышла за вас замуж, Рейнекорт!
— Кажется, миледи, мы договаривались вести себя прилично, — с деланной невозмутимостью произнес Габриель Аддисон Хаузли, пятый граф Рейнекортский, больше известный в определенных кругах светского общества под прозвищем Рейн[1].
Он стоял у подножия парадной лестницы, ведущей из большого зала на второй этаж, и наблюдал за тем, как его жена, находившаяся сейчас на шестом месяце беременности, тяжелой походкой взбирается вверх по широким ступеням. Ее живот заметно округлился. Через три месяца она родит ему сына… а может, дочь… И все из-за роковой случайности! Почему она имела несчастье забеременеть в первую же ночь?!
Граф глянул на слуг, которые, как по приказу, появились в дверных проемах, заслышав звук бьющегося фарфора, точнее, позолоченной китайской фарфоровой вазы прошлого столетия, принадлежавшей ранее его бабушке. Именно на ней Беатриса выместила на этот раз свой гнев. Одна из горничных уже опустилась на колени перед разбитой вазой и начала осторожно собирать острые осколки поблескивающего на свету синеватого фарфора.
Лорд Габриель решил не вмешиваться в происходящее и переключил внимание на графин с бренди, который дворецкий принес вместе с двумя рюмками на серебряном подносе.
— Рюмки ни к чему, Винклер, — забирая хрустальный графин с подноса, сказал Габриель. — На сегодня леди Рейнекорт разбила уже достаточно посуды.
— Хорошо, милорд.
Сохраняя на лице притворно невозмутимое выражение, дворецкий отступил на шаг назад. Он служил в этом доме давно, еще с тех пор, когда живы были родители молодого графа, и часто становился невольным свидетелем вспышек гнева покойного лорда Рейнекорта, которому никогда не хватало терпения в общении даже с собственной женой.
«Сын пошел в отца. Яблоко от яблони недалеко падает».
Оба джентльмена прогадали, выбирая себе жен.
Выбор девятнадцатилетнего лорда Габриеля был продиктован не столько чувством долга, сколько искренней сердечной привязанностью. По правде говоря, он полюбил прекрасную мисс Робертс с первой же минуты, как увидел ее, и некоторое время надеялся, что она отвечает ему взаимностью. По крайней мере, она приняла его предложение руки и сердца.
Но прошло меньше месяца, и лорд Габриель окончательно убедился в том, что благословенный союз на поверку оказался страшным проклятием. Стоило прислушаться к советам друзей, которые в один голос отговаривали его от женитьбы на мисс Беатрисе. Почему он не поверил им? Неужели ему мало трагического опыта собственной семьи?
«Ничего плохого не случилось бы, если бы я держался от нее подальше».
Вверху хлопнула, закрываясь, дверь. Значит, его жена благополучно добралась до своей спальни. Лорд Габриель порывисто обернулся, все еще крепко сжимая в руке горлышко графина. Зря Беатриса думает, что запертая дверь способна уберечь ее от продолжения скандала, который разгорелся во время ужина, прежде чем подали первое блюдо.
Жена еще плохо знает, каким настойчивым он бывает, когда захочет.
Габриелю опротивели, осточертели частые смены ее настроения и беспричинные вспышки гнева.
Ему опротивела ее неприязнь.
Если бы не беременность Беатрисы, он давным-давно уже уехал бы отсюда и поселился в Лондоне только для того, чтобы не видеться со своей женой.
«Как странно», — размышлял лорд Габриель, потирая лоб пальцами свободной руки.
Всю сознательную жизнь он верил, что совсем не похож на отца-тирана, но сегодня вечером впервые пожалел своего родителя, которого считал безжалостным и несправедливым.
— Возвращайтесь к себе, — приказал он дворецкому.
Убрав руку со лба, граф взглянул на непрошеных свидетелей чудовищной ссоры, символизирующей полный разлад, если не крах, его семейной жизни.
— Здесь больше не на что смотреть.
Винклер прочистил горло.
— Милорд! Позволено ли мне будет…
Лорд Габриель зажмурился, не желая видеть жалость на лице старого слуги.
— Нет… не позволено… Просто уходите… все…
Не оборачиваясь, он зашагал вверх по лестнице, чтобы продолжить прерванную ссору. Раньше, щадя деликатное положение жены, Габриель не настаивал на немедленных ответах на задаваемые им вопросы, но сегодня выпитое за ужином вино и подчеркнутая холодность графини сделали свое дело: ему было наплевать на беременность Беатрисы. Он даже надеялся, что, когда скандал закончится, его супруга будет в таком смятении, что бренди понадобится скорее ей, а не ему.
— Беатриса!
Дверь была заперта, и граф с силой ударил по дереву кулаком.
— Мы еще не закончили наш разговор по поводу твоего обращения со слугами.
— Уходите, — раздался из-за двери приглушенный голос. — Вы слишком пьяны, и с вами невозможно спокойно разговаривать.
Не в этом дело. Теперь Габриель ясно осознавал, что Беатриса никогда не полюбит его. Пьян он или трезв — не имело значения. Вытащив хрустальную пробку из графина, граф жадно глотнул бренди. Алкоголь обжег горло. Душу Габриеля терзали выпавшие на его долю мучения и горести.
