Длиннющая очередь желающих исповедоваться тянулась по авеню Мучеников и заканчивалась на расстоянии квартала от собора Пресвятой Девы Марии. Отец Люк Фри расправил сутану, промокнул рукавом вспотевший лоб и медленно двинулся вдоль очереди, пробираясь сквозь поток торговцев четками, картонными иконками и книжицами католических комиксов. Он шел, устремив взгляд на несколько шагов впереди себя, пытаясь не обращать внимания на доносящиеся с проезжей части пронзительные гудки автомобильных клаксонов, на рев переносных стереотранзисторов и призывные крики лоточников. Уличная толпа молчаливо расступалась перед священником, приветствуя его уважительными полупоклонами и крестясь.
Отец Фри старался не смотреть на очередь, чтобы не встретиться взглядом с кем-либо из прихожан: некоторые сильно нервничали, когда священник видел их стоящими в очереди. Частенько, выходя из душной исповедальни, чтобы глотнуть свежего воздуха, отец Фри замечал, что люди переходили из начала очереди в ее конец или вообще в очередь к другому священнику — в тех редких случаях, когда исповедующихся принимали одновременно два священника. Здесь, в Ла-Либертад, функционировали посольские священники, священники духовной семинарии, университетские и госпитальные священники. В столице предпасхальные исповеди всегда проводились вовремя, чего нельзя было сказать о небольших городках и сельской местности, где, как чувствовал отец Фри, его деятельность принесла бы гораздо больше пользы.
Отец Фри приблизился ко входу в собор; в левой руке он держал требник и стопку распечаток с расписаниями радиотелевизионных служб архиепископа. Через несколько минут ему надлежало занять место на «электрическом стуле» — так он про себя называл скамью в исповедальной кабине, — и он тешил себя надеждой, что отец Умберто, которого ему предстояло сменить, не слишком увлекался поеданием сырого лука на протяжении своей двухчасовой «вахты». По звукам, доносящимся из-за двойных дверей, отец Фри понял, что двое Простодушных заряжают гальванические батареи на тандемном «Лайтнинге»[1]; скрежет цепи установки и скрип педалей показались священнику некоей мантрой в честь бога электричества.
Оставив свою соломенную шляпу и требник на столике в вестибюле, отец Фри подошел к стеллажу для брошюр и веером разложил на нем распечатки расписаний для обозрения исповедующимся. Священник взял шляпу и требник и, сделав пару шагов в сторону исповедальни, удовлетворенно ухмыльнулся, услышав, что быстрые руки позади него тотчас же расхватали расписание. Маленькая католическая радио- и телетрансляционная станция пользовалась достаточно большой популярностью среди прихожан в Ла-Либертад.
Отец Фри облегченно вздохнул, оказавшись после шума и ослепительного зноя улицы в относительной прохладе просторного нефа[2] гранитной церкви. Он окинул взглядом статуи святых в каменных саванах, как будто наблюдавших за двумя юными семинаристами, которые подготавливали алтарь к пасхальной службе. Очередной исповедовавшийся вышел из-за внешнего занавеса исповедальни, и его место сразу же занял молодой парень — индеец, судя по виду; а из центральной кабины чуть ли не вывалился отец Умберто. Встав на мгновение на колени и оросив крупными каплями падающего с лица пота сиденье ближайшей церковной скамьи, он взмахом руки поприветствовал вошедшего отца Фри.
— Какая духота, — прошептал отец Умберто, поднимаясь на ноги и обмахивая распаренное лицо шляпой. — Уже больше часа я мечтаю о том, чтобы принять ванну.
Он подмигнул коллеге, обмакнул пальцы правой руки в чашу со святой водой, скупо осенил себя крестным знамением, затем преклонил колени и, выпрямившись, грузно прошествовал к выходу мимо отца Фри, попутно удостоив последнего шлепка потной ладонью по спине и распространяя в воздухе стойкий запах свежего лука.
Отец Фри встал на колени, как Умберто несколькими секундами ранее, собираясь с силами перед изнурительным марафоном общения с человеческой виной и отчаянием. Прежде чем войти в кабину, он попытался несколькими взмахами своей шляпы разогнать спертый, застоявшийся воздух исповедальни, что вызвало несколько сдержанных смешков со стороны стоявших в очереди. Шагнув вовнутрь, отец Фри закрыл за собой дверь, запер ее и сел на скамью, после чего снаружи зажглась лампочка, указывающая на присутствие в кабине священника, готового выслушивать исповеди.
«Как долго придется Простодушным крутить педали, чтобы свет горел на протяжении двух часов?» — подумал он.
Башмак отца Фри наткнулся на пустую бутылку. В тусклом свете, озарявшем кабину, священник разглядел этикетку на сосуде, из которого утолял жажду отец Умберто: минеральная вода «Эдем Спрингс»[3]. Сам отец Фри никогда ничего не пил в исповедальне — слишком рискованно для мочевого пузыря. А если бы и пил, то ни за что бы не воспользовался напитком «Эдем Спрингс», изготовленным на предприятиях «конкурирующей фирмы» — секты Детей Эдема. «Фирмы», которая играла по грязным, очень грязным правилам.
Отец Фри сделал глубокий вдох, медленно выдохнул воздух, коснулся своих четок и отодвинул в сторону черный деревянный барьерчик на уровне лица.
