Россия, Одесса, 1918 год.
Поздним вечером ветер вдруг переменился, и порт окутало густым туманом. Хмурые валы плясали по каменным причалам, захлестывая ступени знаменитой лестницы, так что работа в суетливом черноморском порту замерла раньше обычного. Паромы и грузовые суда в море не выходили, десятки моряков бездельничали на берегу. У воды ледяной туман пробирал до костей. Анатолий Товров брел почти на ощупь. Из переполненных кабаков и борделей то и дело доносился пьяный хохот. Миновав основное скопление пивнушек, капитан свернул в переулок и распахнул дверь без вывески. В ноздри ударил теплый воздух, пропахший сигаретным дымом и водкой. Дородный мужчина за угловым столиком дружески махнул Товрову.
Алексей Федеров руководил одесской таможней. Они частенько встречались в этом укромном заведении; сюда захаживали бывшие моряки, водка была дешевая, и травились ею редко. Федеров, хороший собеседник, не претендовал на дружбу, а Товров сторонился людей уже много лет — с тех самых пор, как вновь захлестнувшая Россию кровавая волна унесла жизни его жены и дочери.
Сегодня таможенник выглядел каким-то подавленным. Обычно он вел себя шумно и в шутку возмущался, что их обсчитывают, — теперь же лишь молча поднял два пальца, заказывая выпивку. Говорил он тихо, нервно теребил черную остроконечную бородку и тревожно поглядывал на соседние столики, где горбились над рюмками бывалые моряки. Убедившись, что их не подслушивают, Федеров поднял стакан, и они чокнулись.
— Мой дорогой капитан, к несчастью, у меня мало времени, поэтому сразу к делу. Я прошу вас доставить нескольких пассажиров с небольшим грузом в Константинополь — и без лишних вопросов.
— Когда вы заплатили за выпивку, я сразу понял: тут что-то не так, — со всегдашней прямотой отозвался капитан.
Федеров усмехнулся.
— Да, капитан. Мы, слуги народа, живем на скудное жалованье…
Объемистое брюхо Федерова обтягивал дорогой французский жилет.
На тонких губах капитана заиграла улыбка. Ему не раз приходилось выслушивать жалобы таможенника на тяжелую работу. В действительности же у того были обширные связи в Санкт-Петербурге, и судовладельцы платили ему взятки, чтобы, по выражению самого Федерова, «смягчить гнев бюрократической стихии».
— Вы знаете мой корабль, — пожал плечами Товров. — На роскошный лайнер он не тянет.
— Как раз такой нам и требуется.
Товров задумался: с чего бы кому-то плыть на древнем угольщике, когда кругом есть из чего выбрать? Федеров же решил, что капитан набивает цену. Он вытащил из нагрудного кармана пухлый конверт, положил его на стол и приоткрыл, чтобы было видно тысячные банкноты.
— Работа щедро оплачивается.
Товров громко сглотнул, дрожащими пальцами выудил сигарету и закурил.
— Не понимаю…
Недоумение собеседника не ускользнуло от Федерова.
— Что вам известно о политической обстановке в стране?
Капитан черпал сведения из слухов и устаревших газетных новостей.
— Я простой моряк и ступаю на российскую землю от случая к случаю, — отозвался он.
— Зато у вас богатый жизненный опыт. Не стесняйтесь, друг мой. Я очень ценю ваше мнение.
Товров припомнил все, что слыхал про обрушившиеся на Россию невзгоды, и перевел свою мысль на привычный моряку язык:
— Будь наша страна кораблем, она бы мигом пошла ко дну.
— Меня всегда восхищала ваша откровенность, капитан. А вы, оказывается, еще и мастак говорить метафорами, — добродушно расхохотался Федеров, затем продолжил куда серьезнее: — Все так и есть. Россия на краю пропасти. Наши дети гибнут в Великой войне, император отрекся от престола, большевики неуклонно прибирают к рукам власть, а мы зовем иностранные державы таскать за нас каштаны из огня.
— Я и не догадывался, что дела так плохи.
— Все гораздо хуже, хоть в это и трудно поверить. Потому-то и не обойтись без вашего судна. — Федеров пристально посмотрел в глаза капитану. — Мы, истинные патриоты, прижаты к морю здесь, в Одессе. Белая гвардия стоит насмерть, но с севера наседают красные, и они скоро одержат верх. Немецкая армия контролирует полосу шириной в десять миль — она растает мигом, словно сахар в стакане воды. Приняв на борт этих пассажиров, вы окажете России неоценимую услугу.
Товров считал себя гражданином мира, однако в глубине души он, как и все его соотечественники, искренне любил родину. Он знал, что большевики хватают и расстреливают сторонников старого режима и что немало беженцев устремилось на юг. Капитаны в порту шепотом рассказывали про важных пассажиров, которых им доводилось увозить под покровом ночи.
За местом дело не станет — судно фактически пустует. На «Звезду Одессы» моряки шли наниматься в последнюю очередь. Она провоняла горючим, ржавым металлом и помоями — матросы называли этот смрад «запахом смерти» и обходили бывший угольщик стороной. Служили на нем большей частью отбросы общества, которых больше никуда не брали. Если переселить первого помощника к себе, то офицерские каюты можно отдать пассажирам. Товров бросил взгляд на конверт. Стоит только взять деньги, и после выхода на пенсию его ждет не смерть в доме престарелых, а симпатичный домик у моря.
