В этом году впервые выдался солнечный день. Небо, выплеснув из облаков на землю последние остатки воды, перекрыло наконец ворота своих шлюзов. К гнилому лету, повторявшемуся из года в год, Вебер никак не мог привыкнуть. Он был очень чувствителен к переменам погоды и испытывал телесные муки в ненастные дни.
Сегодня же Вебер наслаждался погожим днем со своего балкона, который, как и другие, казался в прозрачной вышине как бы прилепившимся к стене высотного дома. Он лежал на раскладушке с закрытыми глазами и не открыл их даже тогда, когда его секретарша Виктория Зоммерфельд, появившись из темной глубины комнаты, подошла к нему.
— Прибыл комиссар Шоппенхауер, — доложила она.
Вебер приоткрыл глаза.
— В таком случае не забудьте вскипятить литра два воды для кофе.
Виктория ушла, а Вебер с удовольствием растянулся, продолжая упиваться приятным одиночеством. Почти год он не встречался с комиссаром уголовной полиции, и его неожиданный визит мог означать все что угодно.
— Я полагал, что застану вас за какой-нибудь трудной работенкой, — загромыхал Шоппенхауер, появляясь на балконе.
Вебер вяло махнул рукой в сторону второй раскладушки, стоявшей у стенки балкона.
— Разберите эту штуковину, укладывайтесь рядом и заткнитесь!
— Вы больны? — спросил комиссар, не совсем умело разбирая указанный ему предмет.
— Был.
— Желудок? Давление?
— Погода.
Наконец Шоппенхауер справился с раскладушкой, поставил ее рядом с той, на которой лежал Вебер, и, кряхтя, забрался на нее.
— Крепкий кофе сейчас не помешал бы! — изрек он.
— Виктория уже готовит. А еще чего вы желаете?
— У меня выдался сегодня свободный денек, и я подумал: дай-ка загляну.
Вебер повернул голову к Шоппенхауеру.
«Так, так, — подумал он, — свободный денек у полицейского. И это когда кривая преступности ползет вверх. Некоторые поговаривают даже, что она растет, как температура у больного!»
В этот момент Виктория вкатила на балкон столик на колесиках, на котором стоял кофейный прибор. Из кофейника лился такой аромат, что комиссар от удовольствия закатил глаза.
Виктория налила кофе в чашечку и подала ее Шоппенхауеру.
— Что же вам все-таки нужно, Шоппенхауер? — спросил Вебер. — Ни я, ни кофе, приготовленный Викторией, не могли послужить причиной, ради которой вы протопали на шестой этаж.
Комиссар сделал несколько маленьких глотков.
— У меня нашлось для вас кое-какое занятие.
— Что же это за дельце?
— Нечто очень деликатное, Вебер, как раз подходящее для вас. Поэтому я здесь.
— Не может быть, — смущаясь, заметила Виктория, — чтобы гамбургская полиция навещала нас и предлагала работу.
Шоппенхауер весело подмигнул и сделал еще несколько глотков.
Виктория, не уступавшая Веберу в любопытстве, продолжала наступать:
— Ну, так срывайте же покрывало с этой деликатности!
— История, — начал Шоппенхауер, — произошла за пределами Гамбурга и, таким образом, находится вне зоны нашей компетентности.
— А где же?
— В одной маленькой конуре земли Шлезвиг-Гольштейн.
— А о чем идет речь? — поинтересовался Вебер. — Об убийстве?
— Да нет, — замялся Шоппенхауер. — Так, небольшая кража. В отеле «Ландскнехт» украдена коллекция. Вот и все.
— А что за коллекция? Бабочек?
Шоппенхауер отрицательно покачал головой.
— Старые монеты? Почтовые марки?
— Нечто другое. Бывшие нацисты!
Вебер удивленно взглянул на Шоппенхауера — не ослышался ли он?
— Да-да! Чего только не собирают сегодня! Бывшие нацисты! В сорок пятом мы не думали об этом. Тогда было одно: быстренько всех в помойное ведро истории! А сегодня мы извлекаем их из забытья и собираем в коллекции, как другие собирают почтовые марки!
— И ради этого вы пришли ко мне?
— Именно поэтому. Вам не приходилось слышать о некоем Геердтсе? Герберте Геердтсе?
— Нет!
— Иногда о нем пишут газеты, а телевидение даже брало у него интервью.
— А фильма о нем еще не сняли?
— Нет, фильма пока не сняли, — сухо ответил Шоппенхауер, не поддержав иронического тона Вебера. — Короче говоря, этот Геердтс является пострадавшим. Ему принадлежит украденная коллекция. В ней, среди других, представлены и прокуроры, выносившие смертные приговоры на оккупированных территориях за кражу куска хлеба или велосипеда. Я вспоминаю некоего Гайдара, который вынес смертный приговор одной полячке только за то, что она укрывала у себя полуторагодовалого еврейского ребенка. Удивительно, но в первой инстанции женщина была оправдана, поскольку не скрывала, что этот беспомощный ребенок — еврей. Ганзер опротестовал приговор и добился того, что на втором процессе женщину обвинили и казнили.
— А чем этот человек занимается сейчас?
— Ему живется неплохо. До недавнего времени он был председателем комиссии в федеральном патентном суде.
В коллекции Геердтса есть еще некий Диппельхофер, служивший до самого конца войны командиром полицейского полка в Восточной Европе и причастный к уничтожению русских, поляков и евреев. В настоящее время он бригадный генерал в федеральной пограничной охране.
— Это же единичные случаи, — вставила Виктория.
Комиссар покачал головой.
— В картотеке Геердтса представлено более двухсот человек.
— Откуда у Геердтса документы? — спросил Вебер, продолжая лежать с закрытыми глазами.
