Думаю, что момент, когда твоя жизнь начинает распутываться, зачастую приходит безо всяких церемоний – объявляет о себе разве что хныканьем. А вот взрыв мне следовало воспринять как подсказку.
Подробности по большей части я помню.
Избыток пены, сползающей по стенке чашки с мокко. Пара, спорящая насчет музыки, которая должна прозвучать на их свадебной церемонии. Ротвейлер, привязанный у кафе, стоящий на задних лапах, опираясь передними о стекло.
Когда она проходила мимо, я читал неторопливое описание реки в Бостоне, иногда перескакивая со строчки на строчку, чтобы добраться до места, где сюжетная линия книги вновь набирала скорость. Я бы и не заметил ее, если бы она не положила на угол моего столика белый сложенный квадратик бумаги. Мой взгляд ухватил миниатюрную кисть, кольцо на указательном пальце. Потом остановился на бумажном квадратике. Почему она выбрала меня?
Когда я поднял голову, незнакомка уже была у двери, шла к выходу не оглядываясь. Я загнул уголок страницы, которую читал, взял сложенную записку, последовал за девушкой.
Оглядел улицу. Молодые женщины с силиконовой грудью, которые называли домом Марина-Дистрикт, прогуливались вокруг в солнцезащитных очках от известных дизайнеров, с дорогими детскими колясками, наслаждаясь ярким, безоблачным июльским днем. Я успел увидеть, как девушка садилась в красный «сааб», припаркованный перед «Пита Палор».
Что-то помешало мне позвать ее. Я решил, что привлеку ее внимание взмахом руки, но она села в автомобиль и уехала, прежде чем я успел подойти достаточно близко. Я посмотрел на записку, развернул ее и увидел фразу, прозвучавшую как удар набатного колокола:
«Уходи из кафе – НЕМЕДЛЕННО».
Кафе взорвалось.
Дым. Осколки стекла, пепел, облако пыли. Гудение в голове, будто грохот товарняка, наложившийся на похмелье. Не думаю, что я терял сознание. Взрыв перенес меня на три фута, бросил на мостовую, но, похоже, оставил в целости и сохранности.
Я видел репортажи из зон боевых действий, где мир разваливается на части. Здесь ничего такого не было и в помине: единичный взрыв, и все как в тумане. Кровавая версия семейных разборок, когда отец швырял стальную кастрюлю на пол, чтобы привлечь внимание моего брата.
Переднее окно кафе вылетело, в боковой стене появились многочисленные бреши, но она устояла. И теперь из нее местами торчала металлическая арматура, с которой облетел бетон. Из двери вышла парочка: он прижимал висящую плетью руку к телу, у нее по ногам текла кровь. Владелец ротвейлера обследовал своего любимца в поисках ран и повреждений.
В наши дни, понятно почему, люди первым делом думают о террористах.
Я первым делом подумал об Энни.
Она редко покидала мои мысли, даже через четыре года после инцидента, ставшего для нее, двадцативосьмилетней, роковым. По большей части я думал о ней в переходные моменты: когда просыпался, или ложился в кровать, или во время длинных переездов между интервью. Неспроста, конечно. Именно в такие моменты, когда все становилось расплывчатым, мне больше всего требовалось нечто такое, на чем я мог сосредоточиться.
Я не стал бы определять мои отношения с Энни как идеальные, но для меня они олицетворяли любовь. Она всегда жевала мятные пастилки, отчего наши поцелуи становились пряными, и потом меня охватывала грусть, стоило уловить запах корицы. Иногда ночью я вслух рассказывал воображаемой Энни истории и пытался догадаться, в какой момент она сонным голосом предложит мне замолчать.
Но, окутанный пылью, я подумал о ней не потому, что постоянно о ней помнил. Причиной послужила оставленная на столике записка. Почерк Энни я бы узнал всегда и везде.
– Ноги двигаются?
Слова эти произнес полицейский, опустившийся рядом со мной на колени. Я махнул рукой, как бы говоря: «Со мной все в порядке», и начал подниматься, а он помогал мне, поддерживая под локоть.
– Нам нужно увести вас отсюда.
Я уже полностью пришел в себя, так что со всех сторон навалились звуки, цвета, хаос. Полиция, пожарные, треск раций, стрекот вертолетов. Я попал в вечерние новости.
Коп повел меня к зоне, похоже, отведенной для раненых. Неужто меня все-таки зацепило взрывом?
– «Река Мистик», – сказал он.
Я в недоумении уставился на него.
– Хорошая книга, – добавил коп. – Но вам следовало купить экземпляр в переплете. Это признак преданности.
Я посмотрел вниз и увидел, что держу в руке роман, который читал в кафе. Вцепился в книгу, как в спасательный круг, даже костяшки пальцев побелели. Записка. Где она? Я обыскал карманы, но ее не нашел. Развернулся и зашагал к тому месту, где меня подняли с асфальта.
– Подожди, приятель. Мы не можем позволить тебе вернуться. Это опасно.
– Я кое-кого потерял.
– Ты кое-кого потерял?
– Кое-что. Я кое-что потерял. Пожалуйста.
– Все равно сейчас тебе это не вернут.
Сильной рукой он увлек меня к пятачку, огороженному желтой лентой, и усадил на землю среди других.
Копа звали Дэнни Уэллер, и он любил поболтать. Рассказал мне, что вырос в Окленде, учился ловить рыбу с отцом на реке Сакраменто. Его отец, сказал он, с феноменальной памятью и огромным запасом слов, был ходячим словарем. Дэнни держался рядом, словно мой личный телохранитель.
