М.Горький
О войне и революции
Московский извозчик: шерстяная безглазая рожа; лошадь у него - помесь верблюда и овцы. На голове извозчика мятая, рваная шапка, синий кафтан под мышками тоже разорван, из дыры валяного сапога высунулся - дразнит грязный кусок онучи. Можно думать, что человек этот украсил себя лохмотьями нарочито, напоказ:
"Глядите, до чего я есть бедный!"
Он сидит на козлах боком, крестится на все церкви и ленивенько рассказывает о дороговизне жизни, не жалуется, а просто рассказывает сиповатым голосом.
Спрашиваю его: что он думает о войне?
- Нам - что думать? Царь воюет, ему и думать.
- Газеты - читаете?
- Мы - не читающие. Иной раз в чайной послушаешь: отступили, наступили. Газета - что? У нас в деревне мужик один врёт много, так его зовут - Газета.
Он чешет кнутовищем под мышкой и спрашивает:
- Бьёт нас немец?
- Бьёт.
- А у кого народу больше: у нас али у него?
- У нас.
Помахивая кнутом над шершавым крупом лошади, он философски спокойно говорит:
- Вот видишь: в воде масло не тонет...
Парикмахер, брея зелёного таможенного чиновника, уверенно говорит:
- Ко-онечно, немцы вздуют нас, они нас всегда били...
Чиновник возражает: нет, били и мы их, например - при императрице Елизавете нами даже Берлин был взят.
- Не слыхал, - говорит парикмахер. - Хоша сам - солдат, но про этот случай - не слыхал!
И - догадывается:
- Может, это для утешения нашего выдумано, чтобы дух поднять?
А в прошлом году, после объявления войны, этот парикмахер рассказывал мне, как он стоял на коленях перед Зимним дворцом и, обливаясь слезами, пел "Боже царя храни".
- Душа пела в этот час великой радости...
В саду, против Народного дома, группа разнообразных людей слушает бойкую речь маленького солдатика. Голова его забинтована, светлые глазки вдохновенно блестят, он хватает людей руками, заботясь, чтоб его слушали внимательно, и высоким тенорком сеет слова:
- Фактически - мы, конечно, сильнее, а во всём остальном нам против них - не устоять! Немец воюет с расчётом, он солдата бережно тратит, а у нас - ура! И вали в котёл всю крупу сразу...
Большой, крепкий мужик, в рваной поддёвке, говорит веско и басовито:
- У нас, слава богу, людей даже девать некуда; у нас другой расчёт: сделать так, чтоб просторнее жилось.
Сказал и смачно зевнул. Хотелось бы слышать в его словах иронию, но лицо у него каменное, глаза спокойно-сонны. Серенький, мятый человечек вторит ему:
- Верно! Для того и война: или землю чужую захватить, или народу убавить.
А солдат продолжает:
- К тому же сделана ошибка: отдали Польшу полякам, они и разбежались, те - к ним, эти - к нам, ну и путаются: своему своего неохота бить...
Большой мужик убеждённо и спокойно говорит:
- Заставят - будут! Было бы кому заставить, а бить - будут. Народ драться любит...
И вообще об этой гнусной, позорной бойне "обыватели" говорят как о событии совершенно чуждом им, говорят, как зрители, часто даже со злорадством, но - я не понимаю: куда, на кого направлено это злорадство? Вовсе не заметно, чтоб критика "власти" усиливалась и отрицательное отношение к ней росло. Развивается отвратительный, мещанский анархизм.
Сопоставляя его с мнениями рабочих, ясно видишь, насколько неизмеримо выше развито у последних понимание трагизма событий и даже чувство "государственности" или, точнее, человечности. Это заметно даже у "неорганизованных", не говоря уже о партийцах, как, например, П.А.Скороходов. На днях он рассуждал:
- Как класс - мы от военного погрома выиграем, и это, конечно, главное. А всё-таки душа - болит! Стыдно, что воюем. И так жалко народ сказать не могу. Ведь подумайте, гибнут самые здоровые люди, а им завтра работать. Революция потребует себе самых здоровых... Хватит ли нас?
Хорошо понимает значение культуры:
- Это глупо - говорить, что культура буржуазна и мне вредна. Культура - наша, законное наше дело и наследство. Мы сами разберём, что лишнее и вредное, сами и отбросим. Сначала надо поглядеть, что чего стоит. Кроме нас, никто не смеет распоряжаться. Недавно у нас, на Сампсониевском, один мил друг часа полтора культуру уничтожал, я думал: человек этот хочет доказать мне, что лапоть лучше сапога. Учителя, тоже! Уши рвать надо таким...
Профессор 3., бактериолог, рассказал мне:
- Однажды, в присутствии генерала Б., я сказал, что хорошо бы иметь обезьян для некоторых моих опытов. Генерал серьёзно спросил:
- "А - жиды не годятся? Тут у меня жиды есть, шпионы, я их всё равно повешу, берите жидов!"
- И, не дожидаясь моего ответа, он послал офицера узнать: сколько имеется шпионов, обречённых на виселицу? Я стал доказывать его превосходительству, что для моих опытов люди не годятся, но он, не понимая меня, говорил, вытаращив глаза:
- "Но ведь люди всё-таки умнее обезьян; ведь если вы вспрыснете человеку какой-нибудь яд, он вам скажет, что чувствует, а обезьяна - не скажет!"
- Возвратился офицер и доложил, что среди арестованных по подозрению в шпионаже нет ни одного еврея, все цыгане и румыны.
- "И цыгане - не годятся? - спросил генерал. - Жаль!.."
Вспоминая о евреях, чувствуешь себя опозоренным.
