Сцена: Начало разгульных выходных недели праздника Марди Гра[1] во Французском Квартале Нового Орлеана. Занавес открывает нам гостиную в мягком голубоватом свете заходящего солнца южной весны: этот свет льется внутрь сквозь стекла французских дверей, выходящих в патио, представляющее собой миниатюрный японский сад с прудиком, где плавают рыбки, родником, плакучей ивой и даже небольшим изогнутым мостиком, украшенным бумажными фонарями. Интерьер гостиной также выполнен в японском или псевдо японском стиле, с бамбуковой мебелью, низкими столиками, соломенными циновками, и глянцевыми вазами различных форм: в их белом и бледно-голубом фарфоре красуются искусственные ветви цветущего кизила, либо вишни, и длинные прутья красной вербы с серебристыми почками — все специально подобрано в нежных, пастельных тонах. Занавеска из бисера или бамбука отделяет маленькую спальню, укрытую в глубине сцены. Расстроенное механическое пианино играет мелодию «Несчастная Баттерфляй»: она звучит до тех пор, пока на сцене не появляется Кэнди — новоорлеанская «королева[2]», по своей внешности и типажу — вечно юный женственный мальчик, с не взрослеющим лицом и стройной, по-девичьи грациозной фигурой, но по возрасту — уже стоящий на пороге мало радостного тридцати пятилетия. Женственность Кэнди врожденная и абсолютно естественная, и ее не требуется подчеркивать манерностью или голосом: эту роль не следует исполнять карикатурно.
Перед самым появлением Кэнди на сцене пианино затихает, и мы слышим нервную возню с ключом в замке: затем задыхающийся голос Кэнди…
Кэнди(за сценой): Каждый раз эта морока! Сколько тут живу, вечно ковыряюсь с ключом.
Дверь открывается. Входят Кэнди и следом за ним Карл, здоровенный молодой моряк торгового флота.
Кэнди: Заходи, ну, проходи!
Карл(недоверчиво): Где это мы?
Кэнди: У меня дома.
Карл: Смахивает на китайскую закусочную.
Кэнди: Я всю весну трудился над интерьером, хотел оформить все в японском стиле. Советую сразу посмотреть патио, и я поскорее запру дверь, а то жильцы мигом прибегут. Я им сдаю верхние комнаты — ребятки из Алабамы, славная парочка. Но стоит мне затеять что-нибудь в свое удовольствие, они, знаешь, тут же свалятся на голову без всякого приглашения. Слишком уж они здесь как у себя дома.
Карл: Местечко, значит, твое?
Кэнди(быстро, возбужденно): Да, я владею тремя жилыми апартаментами в этом квартале, этими и еще двумя, все прекрасно расположены и сдаются съемщикам. В тех, что на Чартрес Стрит — шесть отдельных комнат, включая помещения домашней прислуги, а в тех, что на Дюмейн Стрит, четыре комнаты: все помещения прислуги там снимает один единственный жилец: это место настоящая достопримечательность, я тебе его завтра покажу после мессы. Мистер Фрейзер сейчас в Билокси, он проводит там каждые выходные. (Подмигивает.) У него там дружок на военно-воздушной базе. Ну и, конечно, у меня еще есть магазинчик на улице Сент Чарльз, всего в одном квартале от парка Ли Сёркл, с ближней к нам стороны: до него полчаса пешком, и для моей фигуры это как раз то что нужно. (Смеется.) Полюбуйся, Карл, какое здесь очаровательное патио.
Карл: Вижу.
Кэнди: Позже, мы с тобой потихоньку выскользнем прогуляться: сегодня чудо, что за воздух — такой нежный, зыбкий, как крылышко лунной пяденицы. Выйди на секунду наружу.
Карл легкой походкой выходит во внутренний дворик.
Кэнди: Только говори потише, лучше шепотом, а то жильцы мигом слетятся, особенно если приметят тебя…
Карл: Чего ты там про магазин говорил? У тебя своя лавочка?
Кэнди: О, да.
Карл: А чем торгуешь?
Кэнди: Материалами для оформления интерьеров. Я же тебе уже рассказывал, не помнишь?
Карл: Нет, вылетело.
Кэнди: До недавнего времени у меня был деловой партнер, замечательный пожилой мужчина: он содержал меня когда-то в прошлом. У нас были прекрасные отношения, мы провели с ним вместе семнадцать лет. С того самого дня, как он «подцепил» меня в Атланте. С ним мне было спокойно и надежно. (Порывисто возвращается в гостиную) Вот он, вот его портрет. (Хватает фотоснимок в рамке.) Ради меня он бросил жену, продал в Атланте свой бизнес, и мы перебрались сюда, это было в годы войны, мне было тогда восемнадцать: он пристроил меня в этот магазин и сделал своим партнером в делах. Но, увы, ничто хорошее не длится вечно. Сколько бы ты ни обольщался… давай-ка лучше закроемся, а то жильцы мигом сюда прилетят, вот так… (Закрывает двери в патио.) Нет, увы, ничто не вечно. Я боготворил Сиднея Корнгольда. Даже не замечал, как он раздался и обрюзг. Но Сидней, как многие стареющие мужики, стал падким до молодых мальчиков…. Я нашел в себе силы все понять. Я даже не показывал негодования… о, когда он меня бросил, у меня случился нервный срыв, но я ни в чем его не винил, не давил на него в плане денег, ничего не требовал, я только сказал ему: «Сид. Все, что я хочу, это чтобы ты был счастлив, милый папочка…» (С потерянным видом ставит фотоснимок в рамке на место.)… Если услышишь жильцов у двери, не издавай ни звука, пока они не отчалят.
