— О, пожалуйста, милый, давай назначим на полдень! Или на вечер! Утром я просто физически не смогу собраться. Ты же меня знаешь. — Кэтрин потерлась белокурой головой о плечо Антуана. — Ну пожа-алуйста!
— Но, дорогая… По-моему, это не совсем удобно по отношению к гостям.
— То есть как это «по отношению к гостям»? А как же я?
Священник, глядя на них, улыбался. Для него было не внове наблюдать такие сцены, и он уже привык к ним. День за днем в храм приходили сотни молодых пар, чтобы назначить дату венчания. И практически все без исключения затевали спор о часе церемонии, как будто до этого у них было недостаточно времени обсудить все нюансы. Встречались, конечно, и такие, кому было все равно, когда венчаться, лишь бы поскорее.
— Кэтрин, но все свадьбы проходят утром. В крайнем случае — в обед. Давай…
— Я так не хочу! Я же сказала тебе…
— Не ссорьтесь, дети мои. Какая в сущности разница?
Оба подняли глаза на священника.
— Разница?
— Как какая разница?
— Да, какая разница. На этот день у меня пока не назначен больше никто, может быть, вы будете единственными. Тогда о чем сейчас спорить?
— О! Это было бы прекрасно! — воскликнула Кэтрин, подавляя желание расцеловать священника. — А давайте вы никому больше не будете назначать на этот день!
— Но я так не могу. Так нельзя.
— Тогда на вечер!!! На вечер! И — точка!
Священник поднял вопросительный взгляд на жениха.
— Да, пожалуй, — согласился Антуан. — Иначе она доведет меня и всех остальных до сердечного приступа.
— А ну замолчи!
Священник снова улыбнулся. На этот раз уже вымученно.
— Ну, дети мои, думаю, мы договорились. На всякий случай зайдите через месяц, чтобы уточнить, вдруг кто-нибудь выберет этот же день…
Дверь распахнулась, и в храм вбежала молодая пара. Они держались за руки, смеялись и спохватились только на середине дорожки, ведущей к алтарю.
Оба были молоды, по крайней мере, так казалось издалека, и вели себя как дети. О чем-то пошептавшись и напустив на себя серьезность, они пошли к алтарю. Видно было, что «серьезность» давалась с трудом: девушка то и дело прикрывала рот ладонью, чтобы скрыть улыбку, а парень периодически отворачивался, едва сдерживая смех.
— А вот и конкуренты, — механическим голосом произнесла Кэтрин, и тут же лицо ее изменилось.
Она прищурилась, внимательно вглядываясь в эту пару, и отступила назад, едва слышно прошептав:
— Мамочки…
— Что с тобой? — участливо спросил Антуан.
Но она не ответила, во все глаза продолжая смотреть на пришедших.
— Здравствуй… те, — произнес молодой человек, тоже меняясь в лице. Его глаза, которые только что смеялись и лучились счастьем, стали вдруг растерянными: он тоже узнал Кэтрин.
Священник выступил вперед.
— Добрый день, дети мои. Вы пришли договориться о дне венчания?
Кэтрин отвернулась, сжимая острые кулачки. Нет, этого не может быть! Остин женится? Ее любимый, прекрасный Остин! Мужчина всей ее жизни, ее сказка, ее мечта, чуть не ставшая явью, ее самая сильная боль и самое большое разочарование… Остин, который за время, что они не виделись, стал еще прекраснее, женится на этой замухрышке, едва достающей ей, Кэтрин, до плеча?!
Осознавая превосходство своих ста восьмидесяти сантиметров, она развернулась к ним.
— Добрый день, Остин! Не буду врать, что рада видеть тебя таким… счастливым. У вас тоже свадьба? Неужели?
— Да, — растерянно произнес он. — София, познакомься, это моя… подруга Кэтрин. Кэтрин, это…
— Отлично! Мне чертовски приятно! Надеюсь, вы не собираетесь назначать свадьбу в наш день?
Антуан и София переглянулись, как будто вопрос относился к ним. Остин продолжал смотреть на Кэтрин, и в его взгляде читалась мучительная борьба.
— Что такое? — забеспокоился священник. — Прошу вас, не затевайте ссоры в храме.
— Простите, святой отец, — пробормотал Остин.
— Это я не вам. Кэтрин и Антуан, я жду вас на церемонию двадцать седьмого июля. В обед или вечером?
— Да! Часа в четыре вечера!
— Договорились, — вздохнул он. — Всего доброго.
— Как двадцать седьмого? — подала голос София, и Кэтрин неприязненно отметила, что говорит она с достоинством, совершенно не сочетающимся с ее росточком. Но тут же, поняв смысл сказанных слов, сдвинула брови.
— Что ты имеешь против двадцать седьмого, лапочка?!
— Но мы тоже хотели назначить венчание на этот день.
— Извините!!! Этот день ангажирован!
— Но мы можем утром.
— Да, — поспешно вставил Антуан, — они могут утром. А мы — в четыре. Пойдем.
— Нет! — тут же ощетинилась Кэтрин. Согласиться, что Остин венчается в один день с нею, — значило бы признать свое позорное поражение. А уж допустить, чтобы он сделал это раньше на несколько часов, было просто нельзя. — Ни в коем случае! Я… я передумала!
— Что? Опять?
— Да, я передумала!
Все молча смотрели на нее. София и Остин с недоумением, Антуан — с сочувствием, а священник — с плохо скрываемым гневом.
Кэтрин обвела их надменным взглядом, словно хотела сказать: «Делайте со мной что хотите, но все равно будет по-моему!» и повторила с нажимом:
— Передумала. Что тут такого?
— Простите, но я вас уже записал. — В голосе священника появились нотки раздражения. — Может быть, не стоит так сильно придираться… к мелочам?
