Лиснянская Инна Львовна родилась в Баку. Лауреат Государственной премии России, литературной премии Александра Солженицына (1999) и поэтической премии «Anthologia» (2003). Постоянный автор нашего журнала.
* * * Подымается солнце цвета хурмы. Что я вижу, пришелица из зимы, Долгим снегом замучена? В самом центре города — ну и дела! — Меж альпийских фиалок перепела Чистят перья задумчиво. Что мне мрамор раскопок — лепнина колонн, Купидоны и церберы римских времен, Если с тупостью дауна Предпочту я из всех обозримых чудес Даже здесь, под разлив колокольных небес, Только флору и фауну. И мне кажется, именно перепела Раскачали над городом колокола И сейчас меж фиалками Отдыхают и думают и о пшене, И о людях бездельных, подобных мне, С их мученьями жалкими.В монастырском садуПастбище роз на тесных аллейках. Камень и зелень витых дорог. Зерна граната в желтых ячейках, В горной ячейке — монастырек. В трапезной — глиняное убранство, Узкая келья — прообраз теснот. Здесь, где до минимума пространства Время, как дерево, вверх растет И задевает в момент заката Алое облако, что купину... Здесь я случайно. Зерно граната Как зуб врастает в мою десну. Дерево в небе, во рту — оскома, В памяти — русский набат дождя: Что же ты жаловалась, из дома Тысячелетие не выходя? * * * Девятого века крепки монастырские стены. Неужто вот так же из каменных пор цикламены Росли, а в февральской земле анемоны алели, Приветствуя серую сень монастырской стены? Какими путями добрался сюда Руставели — Что был при царице Тамаре министром казны? Поэтов пути, как и Божьи, неисповедимы И одновременно общительны и нелюдимы. Что видел Шота между туч в углубленной лазури? Что было, как было? — В историю я не ходок. Но тени от тучек, тигровой подобные шкуре, Ложатся на время и камень и мне на роток. * * * Перед ветром-хамсином выдался полдень погожий. Ноздреватые камни на что только не похожи — На овечек, на ящериц с хамелеоновой кожей, На оленей и львов, на космические перины, На фигуры людей, на магдальских кровей кувшины, На ограды колодцев, на палой звезды руины. Меж камнями цветы всех мастей и ливанские кедры, А под ними библейских эпох беспокойные недра, Я ловлю их дыханье сквозь душные олеандры, — И вся жизнь предо мной проплывает, как некие кадры, Где ты жив. * * * Нервом глазным, как багром, Цепляю дырявые сети Света. Сейчас ни о чем Не плачу на этом свете. Лебедь красуется и Карп серебрит плавниками Бедные мысли мои С протянутыми руками К свету тому, где ты Можешь один заметить: Нижние неба пласты — И впрямь зеркальные сети Над озером… * * * В пальмовой роще солнца сквозняк, Над пальмами веер облачных сфер... Железно-жилистый известняк… Черные арки кумранских пещер… На камне горячем сижу, и стрижи, Которых и вижу-то в первый раз, Делают быстрые виражи На уровне рта моего и глаз. Это меня изумляет так, Что я забываю, что миг назад Толпы людей мне являл известняк — Бредущих в затылок и невпопад Вдоль Мертвого моря, что солью всей, Тяжелой, как жизнь, отражало в себе, Как вел неоседлый народ Моисей К вечно преследуемой судьбе. Ах, стихотворка, язык придержи, Свежего бедствия здесь не накличь! К свиткам пещер взлетели стрижи, Воздух устав предо мною стричь. * * * При явном попустительстве Минервы, Как будто нет и не было здесь войн, Блаженствуют мои глазные нервы: Меж гор волнистых и соленых волн Шатры, как будто лодки на приколе, На солнце сушится гончарный труд, И кружевное перекати-поле Губами ловит опытный верблюд, А палевые пальмовые весла В горчичные пески погружены, Где бедуинов мирные ремесла В пяти шагах до ремесла войны. * * * Поверхность дает мне больше, чем надо. Глубина не дает ничего, Кроме домыслов о черноте подклада Земного, чье вещество Кормит корни плодоносящего сада, И кроме разрытых цивилизаций Вавилонских, римских корней Под фундаментом зданий. Куда деваться, — Созерцание их больней Пережитых мной зрительных галлюцинаций. Потому так отрадна мне мира поверхность — Облаков и деревьев клубь. Поверхность — это сама достоверность И сдерживает дрожание губ И необъяснимую нервность Зренья проникнуть вглубь. * * * Первое марта. Красное море. Эйлат. Выпала карта, как видно, счастливая мне, — Жизни довольно бесцветной — яркий закат: Я нахожусь на раздольно цветущем дне. Розой зеленой подсвечен коралловый риф, Водоросли помельче свои раскрывают рты, — Червь в изумленье, как этот мир красив: Рыб оперенье куда пестрей, чем цветы. Рыбы летают. Прозрачное тело тунца Напоминает серый воздушный шар, Что озирает неспешно, с видом купца То ль потаскушек здешних, то ли товар, — Бабочка-рыба по имени баттерфляй Между полипов розовых желтым крылом Манит тунца, — мол, поймай, а потом гуляй! В ветке пунцовой — синий воды пролом. Там, принимая ветки пунцовый цвет, К ней прилипая, прячется осьминог, Только от чьих же глаз? Неизвестен ответ Мне, подводящей сейчас всех итогов итог. Нету итога. Как водоросли-червяки, Приоткрываю несмело свой онемелый рот Перед красой небывалой, в обе руки Жизнь полосатою рыбкой плывет, плывет…ДиптихЕлене Макаровой.
