Татьяна Савина
Новый лик любви
Слова звучат приглушенно, будто пробиваются сквозь толщу спрессованного воздуха. И не хочется ни вслушиваться, ни отвечать. С ней всегда так бывает, когда страх окружит со всех сторон, сдавит кольцом, парализует, проникнув внутрь. Что же будет завтра? Как она только решилась на это? Ведь уже решилась…
— А ты слышала, что Пугачеву неудачно прооперировали? Представляешь, если уж ее… Ой-ой-ой, что с нами могут сделать!
Геля заставила себя поддержать разговор:
— Никто ни отчего не застрахован. А что с ней случилось? Ты ту самую Пугачеву имеешь в виду? Аллу?
— А какую еще? — удивилась Даша. — Ты Пугачевых много знаешь, что ли? Она — супер, правда? Мамочка моя на ней просто помешана. Из-за ее «Миллиона алых роз» с моим отцом развелась, прикидываешь? Ты, говорит, ради меня никогда таких глупостей не делал. Вот она — сила искусства!
— Да уж… А сила любви где?
— Да ну тебя! А тут Алле, короче, имплантанты засадили в подбородок и еще куда-то, все на лице. А у нее аллергия началась, врачи не ожидали такого осложнения. Пришлось удалять имплантанты, прикинь? В Питере операцию делали. Какая-то там жутко элитная клиника. Жалко ее, правда?
— Пугачеву или клинику?
Возмущенно ахнув, Даша звонко шлепнула себя по колену:
— Ей еще и смешно! Не боишься, что ли?
Геля смягчилась:
— А откуда ты все это знаешь? Ну, о Пугачевой…
— В газетах же писали, ты не читаешь, что ли?!
Пришлось признаваться:
— Не люблю я газеты, вот книги — это другое дело.
Поерзав на коричневом кожаном диване, стоявшем в просторном солнечном холле отделения лицевой хирургии, Даша кокетливо подогнула под себя ногу и, подперев рукой свой тяжелый подбородок, который хирургу и предстояло исправить, насмешливо протянула:
— Книги! Супер! Ну, и какие же? Классику, что ли?
Геля отвела глаза:
— А что в этом смешного? Я очень «Братьев Карамазовых» люблю. «Идиота»…
— Вот идиотка!
«Господи, зачем я разговариваю с ней о Достоевском? — затосковала Геля. — Действительно, идиотизм…» И все же добавила:
— А у Толстого? «Анна Каренина», «Война и мир» — это же по-настоящему интересные романы! Если забыть все, что в школе наговорили…
Сморщившись, Даша проворчала:
— Да ну, муть какая-то…
— Ты ведь даже не читала…
— Вот еще, время тратить! Зачем ты тогда лицо себе делаешь, если читать всю жизнь собираешься? Книжка любую уродину стерпит!
…Уродина. Страшила. Баба-Яга. Именно эти слова Геля Арыкова слышала у себя за спиной с тех пор, как начала что-то понимать. Последнее, конечно, уже в старших классах… Но еще в садике, когда воспитатели разбивали их на пары, чтобы куда-то отвести или начать урок танцев, ни один из мальчишек ни разу не поймал ее руку, не сжал в своей маленькой, горячей. Уж ей бы запомнилось это прикосновение, потому что их было совсем… Да что там! Совсем не было… Так и представляет себе: музыка уже играет, а Геля все еще стоит одна на уголке красного ковра. Его узоры она, наверное, будет помнить всю жизнь. Стоять и смотреть — вот ее удел, она уже в три года начала понимать это. Никто из ребят не хотел дотрагиваться до нее, словно Гелино уродство могло оказаться заразным. Те малыши еще не знали таких мудреных слов, как «наследственность» и «генетика». Некоторые и до сих пор не знают…
А ведь тогда на ее лице еще не было этой жуткой угревой сыпи, которую ничем не вылечить. Когда ее кожа покрылась прыщами, отец даже подсмеивался: «Девушка-то у нас созревает, а? Ничего, доча, ничего, потерпи маленько. Через это все проходят».
Тогда еще никто не подозревал, что Геля через это не пройдет. Она так и застрянет на той подростковой стадии, когда все девчонки уже перестанут давить прыщи и мазаться антибактериальным «Клерасилом». А нос-слива только разбухнет, совсем опустится к губам, таким тонким, будто их и нет совсем… Однажды, еще классе в девятом, она услышала, как на перемене мальчишка, с которым Геля сидела за одной партой, похохатывая, говорил приятелям из параллельного класса: «Представляете, как с Арыковой целоваться? Надо сначала ее нос двумя пальцами зажать и так держать его, пока губы ищешь. Да только уже стошнит, пока найдешь!» И все смеялись…
Даша не вытерпела:
— Да ты меня слышишь или нет?
Стряхнув подкравшееся из прошлого жуткое наваждение, Геля торопливо закивала:
— Конечно, слышу. А… что ты сказала?
— Я, говорю, в этой клинике все подешевле, ты уже поняла? Может, у них и хирурги подешевле?
Ангелина представила отекшее от усталости и явно нетронутое скальпелем лицо Анатолия Михайловича Медведева, которому завтра предстояло сделать из нее красавицу. Не хотелось верить, что он может заниматься своим делом спустя рукава…
— Увидим, — ответила она уклончиво.
Шмыгнув носом, Даша мрачно заметила:
— Когда увидим, поздно будет. Надо было раньше кого-нибудь найти, кто здесь оперировался. Хоть посмотрели бы на результат… Ты видела, сюда этот артист лег… Как его? Ну, смешной такой! Вечно придурков в комедиях играет. Рожа у него такая, супер! Он-то, наверное, навел справки, прежде, чем ложиться под нож, да? Может, и ничего здесь… А вот ты почему эту клинику выбрала?
Геля припомнила:
— Мне одна старушка посоветовала. Бабушка Вера. Ну, вроде знахарки, лечит от всяких болячек… Она говорит, это хорошая больница, хотя вообще врачей советует остерегаться. Они вглубь редко смотрят.
