Я живу в фантастическом мире, в сказочной стране, в городе, который создан моим воображением. Там с людьми приключаются удивительные вещи, и некоторая доля этих приключений досталась мне. Кое-что я расскажу вам, пользуясь тем, что под Новый год человек расположен доверчиво слушать разные выдумки. Речь будет идти о штуках, которые откалывает с нами время. Ведь время необъятно. Оно действует везде. Даже в сказочном мире часы можно проверять по сигналам московского времени. Именно поэтому я рискую начать рассказ. Может найтись любопытный человек, которого заинтересуют места в моей выдумке, пересекающие его серьезную, невыдуманную жизнь.
В наш город прилетела таинственная птица – сова. Нескольких человек она осчастливила своим визитом. Первым был мой непосредственный начальник, шеф лаборатории по исследованию Солнца, где я работаю. Вторым оказался врач, мой товарищ по школе. Третьим сова избрала меня. Птица эта замечательная. Было бы неплохо, если бы ее повадки изучали, а портрет поместили в атласы.
У меня к этому времени уже были научные труды о некоторых свойствах солнечного света. Я получил ученую степень, состоял консультантом в нескольких комиссиях и спешил остепениться. Перенимая повадки наших маститых стариков, я научился так же, как они, высоко держать голову, так же неторопливо обдумывал заданный мне вопрос и так же, подняв бровь, нараспев высказывал свой ценный, продуманный ответ. Еще одна черта: я привык заботиться о своем дорогом пальто. У нас в кабинетах есть шкафы, и, подражая старикам, я повесил в своем шкафу деревянные плечики для пальто, помеченные моими инициалами.
Будучи человеком, наделенным кое-какими скромными талантами, я по совету одного академика приучил себя записывать неожиданно приходящие мне в голову мысли. Известно, что самые ценные мысли не те, которые мы вымучиваем, сидя часами за столом, а другие – налетающие, как порыв ветра, чаще всего, когда ты идешь по улице. Я записывал эти мысли и забывал о них. Зато наша истопница хорошо помнила, что у меня в ящиках стола попадаются волшебные бумажки, которые горят, как порох. Она повадилась очищать мой стол и растапливать ими все печи в лаборатории.
Под шелухой солидности во мне сидел наивный ребенок (впрочем, он сидел и в моем шефе – докторе наук). Этот ребенок с надутыми щеками иногда выходил наружу, особенно в те вечерние часы, когда мы, холостяки, усаживались в нашей квартире перед телевизором и, округлив глаза, оцепенев, как заспиртованные, часами следили за мелькающими в голубоватом окошке ногами футболистов.
Как видите, я не щажу здесь прежде всего себя. Многие стороны в своем характере я выставляю и выставлю еще на суд ваш с полным пониманием дела и сам себе являюсь первым судьей. С некоторого времени у меня как бы открылись глаза: как раз с того дня, когда сова нанесла мне первый визит. Она открыла мне глаза. Спасибо ей.
Я, например, по-новому взглянул на свою тяжбу с неким С. – членом-корреспондентом одной провинциальной академии наук. Пять лет тому назад в своей статье он назвал мою известную печатную работу «плодом досужих вымыслов». Я должен был ответить. В новой статье я как бы попутно опроверг основные положения С., и ввернул, по-моему к месту, такие слова: «Именно это безуспешно старается доказать кандидат наук С…»(Мне хорошо известно, что он хоть и член-корреспондент, но степень-то у него, как и моя, – кандидат). На этот мой выпад С. тут же ответил брошюркой и там как бы мимоходом сказал, что я подгоняю результаты моих опытов под теорию, а слово «теория» взял в кавычки. Вскоре после этого я напечатал большую статью о своих новых наблюдениях над Солнцем, подтверждающих теорию, взятую в кавычки, а выкладки С. разделал в пух и прах. «Линкор получил торпеду в кают-камеру», – как сказали по этому поводу мои товарищи. Имя С. в статье я не упомянул – я знал, что этой второй торпеды мой враг не вынесет. Я просто сказал: «некоторые авторы». Но линкор устоял и ответил…
И так далее. Эта война длившаяся пять лет, основательно истрепала мои нервы, да и не только мои.
Но… ближе к делу. Однажды утром мы все собрались в нашей лаборатории, повесили свои пальто на плечики и, прежде чем заняться исследованиями, завели, как полагается, утреннюю беседу – раскачку. Беседу начал наш старейший и уважаемый шеф, доктор наук. В свободное от работы время он занимался изучением старины, собирал каменные топоры, древние монеты и книги, и, по-моему, в этом любительстве, а не в нашей работе был для него весь смысл его спокойной жизни.
– Любопытная вещь! – сказал он, приглашая нас послушать. – Недавно, разбирая одну надпись на каменной плите, я нашел вот такое изображение.
И он показал нам белый лист, на котором была нарисована тушью ушастая сова.
– Мне удалось прочитать и надпись, – с гордостью сказал шеф – там стояло чье-то имя, и было написано: «А жизни его было девятьсот лет».
– Да–а… – мечтательно проговорил один из моих товарищей по группе, модник и любитель шалостей. – Мне бы хватило и четырехсот…
– А зачем вам? – вдруг резко проговорил плечистый и сухой пожилой мужчина, обычно молчаливый.
