Анастасия ещё спала. А над бескрайней сибирской тайгой предрассветное небо светлело.
Я, в этот раз, проснулся первым, но продолжал тихо лежать рядом на своём спальном мешке, любуясь её умиротворённым красивым лицом и плавными очертаниями фигуры.
Они становились всё более различимы в мягком небесном свете наступающего утра.
Хорошо, что, в этот раз, она устроила ночлег под открытым небом, наверное, знала: выдастся тёплой и тихой предстоящая ночь, потому и постелила постель не внутри своей уютной землянки, а у входа в неё.
Мне постелила, привезённый ещё в прошлое пребывание в тайге, спальный мешок, а рядом устроила себе красивое ложе из сухой травы и цветов.
Здорово она выглядела на этой таёжной постели, одетая в тонкое льняное платье до колен, что я привёз ей в подарок от читателей.
Может, только при мне она его и надевала, а так, могла спать и обнажённой.
Чем холоднее в лесу, тем больше можно травы сухой подстелить — ведь, в копне из сена и зимой не холодно.
Даже простой человек, не закалённый до такой степени, как Анастасия, может спать в сене, без тёплой одежды. Я пробовал.
Но, в этот раз, я лежал на спальном мешке. Лежал, смотрел на спящую Анастасию и представлял, как могла бы эта картина выглядеть в художественном фильме.
…Таёжная поляна в глубине бескрайней сибирской тайги.
Предрассветная тишина лишь изредка нарушается еле слышным шелестом веток на верхушках величественных кедров. И красивая женщина безмятежно спит на постели из трав и цветов.
Её дыхание — очень ровное и едва слышное, видно только, как слегка отклоняется тонкая травинка, прильнувшая к верхней губе, когда она вдыхает и выдыхает целебный воздух сибирской тайги…
Никогда раньше мне не удавалось увидеть Анастасию спящей в тайге, всегда она просыпалась первой. А тут…
Мне нравилось смотреть на неё. Осторожно приподнявшись и опершись на руку, рассматривая её лицо, я задумался и стал говорить про себя:
«Ты — всё так же прекрасна, Анастасия. Скоро будет десять лет, как мы познакомились с тобой.
Я, конечно, постарел за это время, а ты почти не изменилась. И морщинки не тронули твоё лицо.
Вот только появилась в твоих золотых волосах одна седая прядка. Что-то, видно, происходило с тобой необычное.
Судя по масштабной кампании, развернутой против тебя и твоих идей, по высказываниям в прессе и чиновничьих структурах, что-то происходит в стане тёмненьких.
Досадить-то они пытаются мне, а уж тебя с каким бы удовольствием достали. Да, видно, руки — коротки…
Только вот, седая прядка всё же у тебя появилась. Но, не портит она твоей красоты необычной.
Знаешь, сейчас модно разными цветами отдельные пряди волос оттенять. Считается у нашей молодёжи, что отдельно высветленные прядки — это модно и красиво.
А тебе и в парикмахерскую ходить не надо: она сама появилась. И шрамик от пули, в тебя выпущенной, затянулся почти.
Небо предрассветное ещё светлее стало, а шрамика на виске даже с близкого расстояния почти не заметно, скоро совсем его не будет.
Вот ты спишь безмятежно здесь, на свежем воздухе, в своём таёжном мире, а там, в нашем мире, очень важные события происходят. Их исследователи называют «информационной революцией».
Может быть, благодаря тебе, может, по велению своих душ, люди нашего технократического мира начинают создавать свои родовые поместья, облагораживать землю.
Приняли они всей душой образ твой, Анастасия, прекрасный образ будущего своей семьи, страны, а может, и всего мироустройства.
Они поняли тебя, и сами строят это прекрасное будущее.
И я стараюсь понять. Стараюсь, как могу. Пока не понял до конца, что значишь ты для меня.
Книги научила писать, сына родила, знаменитым меня сделала, вернула уважение дочери — многое сделала.
Но, не это главное. В чём-то другом оно, главное. Может быть, внутри где-то таится.
Ты знаешь, Анастасия, никогда я не говорил о своём отношении к тебе, ни тебе не говорил, ни себе.
Да и вообще, за всю жизнь ни одной женщине в жизни не сказал: я тебя люблю.
Не говорил не потому, что совсем бесчувственный, а потому, что странными считаю эти снова и бессмысленными.
Ведь, если любит один человек другого, то должна выражаться эта любовь в действиях по отношению к любимой.
Если приходится слова говорить, значит, и нет настоящих, ощутимых действий. А ведь, действия — главнее, не слова».
…Анастасия слегка пошевелилась, глубоко вздохнула, но не проснулась. И я продолжал про себя говорить с ней:
«Я ни разу не сказал тебе о любви, Анастасия.
Но, если бы ты попросила достать с неба звезду, то залез бы на верхушку самого большого дерева и, оттолкнувшись от последней ветки, прыгнул бы к этой звезде.
Если бы полетел вниз, то, падая, ухватился бы за ветки — и снова к вершине полез, и снова прыгнул к звезде.
Ты не просила меня звёзд с неба доставать, Анастасия. Ты просила только, чтобы я книжки написал.
Я пишу их. Не всегда хорошо получается. Иногда падаю вниз. Но, я ведь, их ещё не закончил. Ещё не написал последней своей книги.
Буду стараться, чтобы она тебе понравилась».
…У Анастасии дрогнули ресницы, на щеках появился лёгкий румянец, и она открыла глаза.
Ласковый взгляд серо-голубых глаз…
