Все началось с примитивного анекдота.
Нет, с Женьки, который его тогда рассказал.
Нет, с Лешки, что неприлично над ним хохотал.
Хотя, это началось тогда, когда я решила, что не желаю быть больше анекдотичной блондинкой, и купила в подземке краску. Черт возьми, я до сих пор не знаю точно, когда именно все началось!
Но это случилось: что-то начало меняться. Неуловимо, вскользь, исподтишка. Это был обычный июньский день, когда я надумала превратиться в брюнетку. Уж коль не имела возможности придушить Женьку. Тот, понимаешь ли, не мог простить моего отказа выйти за него замуж. Вот и мстил исподтишка.
Третье июня не было исключением.
— …между прочим, интеллектуальные способности у блондинов выше, — скороговоркой пробубнила в мою защиту моя подруга Верка. — Не хмыкай зря, это я тебе серьезно заявляю.
Я скромно промолчала. Ей лучше знать. Она же у нас детский психолог, применяющий свои неоспоримые знания в детсаду, где работает второй год, дослужившись до почетного звания генеральши горшков.
— Но бывают и исключения из правил, — лаконично подвела черту под защитой Верка. — Женька прав. Ты, Денька, дура. Такому пацану отказать! В твоем-то незавидном положении! Где логика?
— А как же любовь? — спросила я, спускаясь по лестнице в подземку. — Неужели в наше время она ничего не значит?
— Любовь — лишь прихоть гормонов, обычная химия и неподтвержденная теория вероятности. А вот квартира, мотоцикл и состоятельные пожилые родственники в Германии — это уже кое-что! Так сказать, основа для порождения сердечных чувств.
Проживая с родителями, бабкой, сестрой и племянницей в двухкомнатной квартире, дожидаться столь эфемерного чувства, как любовь, Верка конечно же не станет.
Мы долго стояли перед коробками с краской. Решали, в кого мне обратиться: в шатенку, брюнетку, рыжую? Словно от этого зависела вся дальнейшая жизнь. Впрочем, отчасти, наверное, так и было. Я решила рискнуть и стать брюнеткой, еще не представляя, как буду смотреться со своими сивыми бровями и бесцветными ресницами. Верка, с ее неиссякаемым оптимизмом заверила, что мне терять нечего. Дескать, хуже, чем есть, все равно не будет. Потому великодушно заплатила за тюбик с краской для ресниц и бровей.
Распрощавшись с ней, я свернула в переулок и поплелась к дому. Недавно я поселилась в квартире маминой подруги. Та оставила меня присматривать за владениями, пока она отдыхает в санатории, поддерживать чистоту, поливать цветы и ухаживать за ее пекинесом Пешкой. Ее отъезд оказался очень кстати, потому как добираться до работы с двумя пересадками мне было очень неудобно. Радовалась я этому недолго, так как вскоре ушла в отпуск. Ездить мне теперь никуда не надо! С друзьями могу видеться каждый день.
У подъезда с книжонкой в руках сидел сосед в своей любимой сиреневой рубашке, заляпанной коричневыми цветочками. Застать его не читающим мне не доводилось. И еще ни разу он не ответил на мое врожденно-вежливое приветствие. До сих пор не знаю, зачем вообще с ним здороваюсь. Просто не могу пройти молча, хоть этот неприятной наружности, пожилой соседушка меня порядком раздражает.
Замедлив шаг, я, как в далеком детстве, загадала: если и на этот раз промолчит, то быть мне завтра фальшивой брюнеткой. Видимо, я еще набиралась смелости кардинально изменить свою безликую внешность.
— Здравствуйте, — сказала я, проходя мимо недобро посмотревшего на меня мужика.
«Старый козел, — подумала следом, окунаясь в прохладу подъезда. — Эх, быть мне завтра крашенной».
Открывая дверь, я услышала тявканье Пешки, перебивавшее телефонные звонки. Бросив пакеты с покупками на бельевую тумбу, скинув туфли, я прошла в зал и подняла трубку. Звонила мама. И снова все темы вела к одному! Я скоро не выдержу и неблагопристойно взорвусь!
— …надумала умереть старой девой? Хочешь, чтобы мы с отцом состарились, так и не дождавшись внуков? С каждым годом тебе все труднее будет найти не разведенного, не обремененного алиментами мужика! Чего ты дожидаешься? Другие в твоем возрасте уже детей в сад водят! Какого принца в наше-то время ты ищешь? Вон Женя, такой славный парень, чем не жених? И крыша над головой есть, и зарабатывает неплохо, и женат не был. Да где ты еще такого найдешь? Да с твоей внешностью и талантами ничего не делать — радоваться бы, что хоть кто-то на тебя позарился! А этот дурак, в смысле, молодой человек, еще и замуж позвать осмелился!
— Мам, а я собираюсь перекраситься, — зачем-то не в тему ляпнула я.
— …тебе уже двадцать шесть скоро, а ты даже яичницу пожарить не можешь так, чтобы она у тебя не подгорела! И лень свою, что вперед тебя родилась, даже не пробуешь обуздать! Думаешь, целлюлит и морщины тебе не грозят? А рожать когда? Погоди, что ты там сказала? Сдурела? Еще чего не хватало! Знаешь ведь, как я не выношу этих брюнеток и шатенок! Не прощу, если единственная дочь станет похожей на одну из тех гадюк, что по молодости охаживал твой папаша! Я столько лет воевала с этими черными сучками…!
Ну конечно, как же я могла забыть? «Эта черная сука Г, крашенная стерва Н, синяя головешка Ю», вросшие в страницы дневников моей воительницы-завоевательницы. Все темноволосые дамы по ее мнению были отмечены дьяволом, в то время как на нее, платиновую блондинку, снизошел луч просветленности! Я так и положила трубку, не отыскав промежутка тишины, куда можно было бы вставить: «пока, мам».
