В мрачном помещении нью-йоркской тюрьмы, где совершались казни, собрались представители судебной власти и администрации. Они были одеты во все черное, и по их лицам видно было, что они собрались сюда по весьма серьезному поводу.
Предстояла казнь убийцы, приговоренного судом присяжных к смерти лишь несколько недель назад.
Все присутствовавшие были как-то особенно нервно настроены. Это было отчасти вызвано тем, что осужденный до последнего момента клялся в своей невиновности и, выслушав приговор, произнес проклятие.
В свое время Давид Саломон был человеком богатым и почтенным. Правда, ходила молва, что он занимается ростовщичеством и для своей выгоды не задумается погубить кого угодно, но он клялся и божился, что не убивал своей матери, хотя против него говорили самые наглядные и веские улики. Судьи не поддались его уверениям в невиновности и вынесли приговор, добросовестно взвесив и обсудив все обстоятельства дела.
И все-таки всеми овладело какое-то нервное беспокойство, которое неизбежно в тех случаях, когда осужденный упорно клянется в своей невиновности.
Полицейский инспектор, стоявший рядом с одним из членов суда, шепнул последнему:
— Саломон не сознался и сегодня ночью, даже перед лицом неминуемой смерти. Он и раввину клялся, что не виновен!
Чиновник пожал плечами:
— Ничего ему не поможет! Несомненно, он виновен, об этом и спорить не приходится. Если он надеется, что своим поведением и своими клятвами ему удастся добиться какого-либо успеха, то он жестоко ошибается. Через несколько минут он сам убедится в справедливости моих слов.
В этот момент открылась дверь тюремного здания и оттуда вышел Давид Саломон в сопровождении двух полицейских служителей и раввина.
Лицо его было мертвенно-бледно, глаза широко раскрыты, колени дрожали. Служители должны были вести его под руки, иначе он упал бы.
При виде электрического стула он вскрикнул, отшатнулся и протянул вперед руки.
Пока надзиратели усаживали его на стул и привязывали, приговор еще раз был прочитан вслух.
Затем ему наложили на ноги, руки и голову стальные пластинки, через которые электрический ток должен был проникнуть в его тело.
В лице у него не было ни кровинки. А когда он увидел, что палач подходит к доске с коммутаторами, он воскликнул:
— Стойте! Вы совершаете убийство! Я не виновен в преступлении! Я…
Но палач уже опустил рычаг, и электрический ток прошел в тело осужденного.
Давид Саломон внезапно умолк. Тело его скорчилось, лицо страшно перекосилось.
Спустя секунду черты лица приняли спокойное выражение и тело перестало извиваться — на электрическом стуле сидел труп.
Присутствовавшие в глухом безмолвии смотрели на ужасное зрелище. Последними словами осужденного все были потрясены. Неужели человек, виновный в убийстве, в последнюю секунду перед неизбежной смертью стал бы уверять, что он не виновен?
Всем стало не по себе. У всех явилась мысль: а что, если в самом деле совершена судебная ошибка? Если действительно казнен невинный?
Один из служителей открыл входную дверь.
Свидетели казни уже собирались уходить, как вдруг быстрыми шагами вошел курьер.
— Остановитесь! — крикнул он. — Я пришел по приказанию судьи Бута! Казнь надо отложить!
— Поздно, — глухо проговорил один из чиновников, — осужденный уже умер!
Все страшно взволновались:
— В чем дело? Почему казнь решили отложить? Разве приговор подлежит отмене? Разве невиновность казненного доказана?
Курьер не мог дать никаких разъяснений.
— Судья Бут, сильно волнуясь, приказал мне поспешить сюда и остановить казнь во что бы то ни стало, — сказал он. — Подробностей он мне не передавал.
— Но ведь это было бы ужасно, если бы Давид Саломон был казнен невинно!
Полицейский инспектор Мак-Коннел и несколько чиновников поспешили выйти из здания тюрьмы и отправились на квартиру судьи Бута.
Бут был председателем суда, вынесшего обвинительный приговор. Закон требовал его присутствия во время совершения казни, но вследствие нездоровья он не выходил из дома, а потому на казнь не явился.
При виде чиновников, он пошел им навстречу:
— Ну что? Давид Саломон жив еще?
— Нет. Он умер за полминуты до прихода курьера.
Судья Бут схватился руками за голову и вскрикнул:
— Это ужасно! Отчего я не узнал этого раньше? Теперь эта казнь будет мне вечным укором!
— Да разве он осужден невинно?
Судья Бут молча указал на письмо, лежавшее на столе рядом с тонким золотым кольцом, старинными дамскими часиками, длинной серебряной цепью и маленькой шейной цепочкой, к которой были прикреплены две большие жемчужины.
Инспектор Мак-Коннел, прочитав письмо, сказал:
— Здесь необходимо содействие такого человека, который мог бы раскрыть тайну и разоблачить истинного виновника, если только это письмо не представляет собой мистификацию! Я немедленно вызову по телефону Ната Пинкертона! А когда он приедет, вы позволите нам, господа, побеседовать с ним с глазу на глаз.
Все согласились и признали предложение инспектора вполне целесообразным.
Мак-Коннел сейчас же подошел к телефону и переговорил со знаменитым сыщиком. Спустя полчаса Нат Пинкертон уже явился.
Он приехал тотчас же, оставив в стороне все прочие дела, так как по возбужденному тону Мак-Коннела сообразил, что дело представляется исключительной важности.
