Разговор не складывался. Молчание Варвары в телефонной трубке становилось грубым и агрессивным. Она сопела – как-то чревато, и я зримо чувствовал, как сжимается и разжимается маленький, но очень подвижный кулачок.
– Варвара Ильинична, простите меня, пожалуйста, – выдавил я через «не могу», «не хочу» и прочие преграды. – Возможно, я был неправ. Не могли бы вы вновь собрать свои вещи и вернуться в мою квартиру? Я очень скучаю, поверьте…
Это была кристальная, выстраданная правда. Жизнь без этой взбалмошной, временами совершенно невыносимой особы становилась не в радость. Мне ее катастрофически не хватало. Я не чувствовал себя виноватым, но готов был каяться, извиняться и вымаливать прощение.
– Я вернусь, и ты мне все простишь, Никита Андреевич? – ядовито осведомилась Варвара, у которой сегодня явно прихрамывала логика. Хотя, возможно, госпожа парапсихолог просто не слышала, что я сказал до этого, шлифуя планы безжалостного удара. – Послушайте, господин бездарный частный детектив, – с холодком продолжала Варвара, – я уже неоднократно просила оставить меня в покое, но вы не можете успокоиться. Да, я допустила ошибку, переехав к вам, я даже стала привыкать к навязанному вами так называемому «порядку и педантичности», я многое готова была стерпеть, Никита Андреевич, даже то, что ваши представления о порядке плохо согласуются с понятием «чистота». Однако то неутешительное, что я узнала о ваших умственных способностях…
– Ну да, дурак. – Я продолжал сохранять миролюбивый тон. – Но, во-первых, Варвара Ильинична, то, что произошло, не имеет отношения к моим умственным способностям. Во-вторых, я поступил правильно. В-третьих, кто бы заметил вас, умных, если бы не мы – дураки?
Последнюю часть тирады я мог бы опустить – она не добавила гармонии нашим пошатнувшимся отношениям. Варвару снова понесло. Я и так в последнее время узнал о себе много нового, а сегодня копилка знаний существенно пополнилась. Я давно подозревал, что моя возлюбленная, обладающая рядом парапсихических способностей, произошла не от Евы, как все нормальные женщины, а от Лилит – праматери всех ведьм. Ведь поначалу именно ее Создатель назначил женой Адама! Он явно ошибся, боги тоже ошибаются. Созданная по образу и подобию Бога, особа вышла резкой, вольнолюбивой и своенравной. Первая феминистка на свете – хотела быть равной Адаму. Последнему это резко не понравилось, он попросил заменить изделие, непригодное к эксплуатации. Бог прислушался к мнению мужчины, изгнал Лилит из рая, а Адам получил новую жену – изделие из ребра вышло куда продуманнее и «эргономичнее». Оскорбленная же Лилит долго скиталась по свету – от нее и пошли злые колдуньи и прочие ведьмаки…
Терпение лопнуло – я тоже человек. Мы наговорили друг другу кучу обидных глупостей, она обозвала меня «дрянным детективишкой», я ее – «безмозглой госпожой архивариус», и именно это почему-то ее зацепило.
– Я не архивариус, дорогой, – процедила Варвара. – Я – архивист, чтобы ты знал.
Ну, да, это все меняет. В свободное от путешествий по тонким мирам время Варвара работала в архивном отделе государственной публичной библиотеки и очень этим гордилась.
– Да, конечно, – согласился я, – слово «архивариус» звучит глупо. Архивист – куда лучше.
– Ну, и зачем ты мне звонишь? – окончательно разозлилась Варвара. – Хочешь сделать еще хуже – самовлюбленное, эгоистическое и жестокое существо!
Я зажмурился. Надеюсь, она не собиралась превратить меня в свинью – как это сделала Цирцея со спутниками Одиссея?
– Все, отстань, – отрезала Варвара. – Мне некогда. Я сходила на базар, купила говяжьи косточки и буду варить суп.
– И зачем ты мне об этом рассказываешь? – осторожно спросил я.
– А затем, что там хотя бы мозги есть! – выпалила Варвара и бросила трубку.
Я тоже выключил аппарат и от души ругнулся:
– Вот ведьма…
Но не успел швырнуть его в щель между диванными подушками, как он снова ожил. Звонила Варвара.
– Хочу сообщить тебе, дорогой, – произнесла она, сочась ядом, – настоящее зло – это не ведьмовство. А простые человеческие пороки – глупость, тщеславие, самовлюбленность и безразличие к окружающим, – и после этого уже окончательно выключила трубку.
Я изумленно уставился на замолчавший телефон. Волосы зашевелились на макушке. Мистику – в жизнь, товарищи? Я помотал головой, освобождаясь от липкого наваждения, бросил телефон в щель между подушками, чтобы глаза не мозолил…
Настроение в этот солнечный день застыло на нулевой отметке. Лето в Новосибирске шло своим чередом. Полтора месяца назад судьба свела меня с Сергеем Борисовичем Якушиным и его музеем мировой погребальной культуры. Дело Марии Архиповны Власовой, скончавшейся больше века назад, понемногу забывалось, но иногда напоминало о себе странными снами и яркими образами. Я начинал успокаиваться, возвращался здравый смысл, и временами становилось стыдно – неужели я поверил в эту чушь? Наука многого не знает, но даже у запредельного есть пределы. Череда совпадений, досужие вымыслы под видом «научных» гипотез; «игры» разума, слуховые и зрительные галлюцинации – что еще это было? Не надо усложнять, все имеет логичное объяснение. Полиция за убийство преступника меня, конечно, по головке не погладила, но все обошлось. Не было задержаний, бесконечных вызовов к следователю. Все лавры забрала полиция Центрального района в лице моего однокашника Вадима Кривицкого, и все стороны остались довольны. Жизнь продолжалась. Варвара согласилась переехать в мою холостяцкую берлогу на улице Советской, но честно предупредила: только с одним чемоданом, поскольку вы, товарищ сыщик, существо ненадежное и весьма подозрительное. С Варварой было трудно, иногда невозможно, но я уже знал, что это надолго (если не сказать большего). Через неделю она задумалась и допустила, что может перевезти и второй чемодан. Ее отпуск давно закончился, мой – не начинался. Все дни она просиживала в своей библиотеке, я работал в детективном агентстве «ЧП “Ветров”». Частные расследования», являясь его основателем, директором, а также единственным сотрудником, если не считать помощницу и секретаршу Римму Казаченко. Римма в мои дела не вмешивалась (во всяком случае, делала вид), сидела в офисе, принимала почту и отвечала на звонки. Агентство худо-бедно существовало, я поднял Римме зарплату на пять тысяч, отчего она впала в легкий ступор и задумалась: это унижение или большая честь? Видения касательно армейской службы и последнего боя сошли на нет – лишь иногда что-то взбрыкивало в душе, и остаточные явления царапали горло. Я перестал принимать препараты, на которых сидел несколько лет, – и это тоже прошло безболезненно. У Варвары и Сергея Борисовича на этот счет имелось собственное мнение, связанное с куполом Большого зала Новосибирского крематория (который я действительно неоднократно посещал), но к этой гипотезе я продолжал относиться скептично, предпочитая традиционную версию – связанную с целебными свойствами времени. Пару раз я выполнял несложную работу для Якушина, проверял «маршруты» некоторых артефактов, пополнивших коллекцию музея. Дважды работал на клиентов, оставлявших Римме свои координаты и пожелания. За пределы законодательства я старался не выходить – во всяком случае, явно. А вот лазейки в последнем с удовольствием использовал. Полиция на мои увертки закрывала глаза – нашим органам я тоже пару раз оказывал услуги. Иногда я приезжал в музей Сергея Борисовича, бродил по залам бывшей котельной базы Военторга, ставшей одним из самых странных музеев мира, разглядывал экспонаты: надгробные плиты и старинные траурные платья, похоронную атрибутику XIX века. Я всматривался в лики святых, взирающих с икон, знакомился с коллекциями мемориальных украшений. Их было много – предметы из жемчуга и аметиста, медальоны с портретами и локонами умерших людей, ювелирные изделия с монограммами и памятными надписями. Удивляла фантазия мастеров похоронных дел: на заказ из волос умерших делали серьги, браслеты, цепочки, даже пышные колье и подвески. Из них создавали узорчатые настенные мемориалы, вплетали в картины и гобелены. Сотрудники музея выставляли новые экспонаты: японские урны для праха – они напоминали мне чайный сервиз «Фудзияма», что был когда-то в нашем доме; надгробные кресты, траурные одежды, сшитые по нормам ушедшей эпохи. Иногда я ловил себя на мысли, что приезжаю неосознанно – сажусь в машину, еду, провожу в музее и на территории крематория свободное время, потом возвращаюсь в город, толкусь в супермаркете, чтобы купить продукты. Прогулки по владениям господина Якушина настраивали на минорный лад и как-то успокаивали. Странные мысли приходили в голову: а что, если правда жизнь – иллюзия, а все настоящее начнется после смерти? И так ли неправ Станислав Ежи Лец со своим: «Первое условие бессмертия – смерть»? Однако, как ни крути, и Гёте был прав, заявив, что жизнь – прекраснейшая из выдумок природы…
