Я стояла возле подъезда и с нетерпением ждала Жанку. Неугомонное небесное светило нещадно слепило глаза, с любопытством заглядывало за пазуху, нещадно жгло голые коленки. Но уходить в прохладу старого, исписанного вдоль и поперек размашистыми перлами тинэйджеров, подъезда не хотелось. Я блаженно, по-кошачьи, щурилась, подставляя под живительную солнечную энергию шоколадное лицо, которым так восхищались прохожие мужики, оборачиваясь мне вслед. Впрочем, мои огромные васильковые глаза и белокурые волосы при загорелой на городском пляже коже околдовывали не только представителей сильного пола; бабы поглядывали на конкурентку тоже неравнодушно: кто с интересом, а кто и с ненавистью. Волновало это меня необычайно: порой я горделиво задирала нос, изо всех сил пытаясь сделать вид, что колючие взгляды дамочек мне безразличны, а порой ревела в подушку как семнадцатилетняя девчонка, хотя в сентябре этого года объекту пристального всеобщего внимания должно будет исполниться сорок пять. Ну и пусть, подумаешь, женщине столько лет, на сколько она выглядит.
Жанка была моей младшей сестрицей, призванной злым роком смиренно донашивать вещи счастливицы, которой доставалось все новое в связи с ее удачным перворождением. Мама самоотверженно ухаживала за драгоценными дочерьми, шила обеспеченным людям обновки, а на вырученные деньги покупала нам игрушки и книги, желая лицезреть дочек счастливыми и ничем не обделенными. Папа вкалывал с раннего утра до позднего вечера, но достатка семья не видела, да и ютились мы вчетвером в двадцатиметровой каморке сталинской пятикомнатной коммунальной квартиры.
Прошли два десятилетия, мы обе повыскакивали замуж. Жанка, ослушавшись наставлений строгих родителей, упорхнула в Сибирь с хмельным трактористом, которого откопала в какой-то дремучей деревушке, поехав туда на каникулы с подругой, а потом разошлась, родив своему благоверному троих деток: девочку, девочку и еще раз девочку. А, оставшись в гордом одиночестве, без крепкого мужского плеча, поняла, что никого ближе и роднее меня у нее нет, а потому собрала в подол своих отпрысков и прикатила на соседнюю улицу. К тому времени от рака почила наша общая тетка, оставив неудачливой племяшке четырехкомнатное гнездышко на третьем этаже и три солидненьких сберкнижки. Для моего окружения лишение меня наследства стало шоком, но я восприняла утрату богатства спокойно. Равнодушия к деньгам я не испытывала, но терять сестренку из-за аппетитно шуршащих бумажек не хотелось, да и суды-пересуды изрядно расшатывают нервы. А поскольку по гороскопу я — дева, рациональность данных мероприятий подверглась моим искренним сомнениям.
Жанка появилась передо мной внезапно, будто выросла из-под земли. Глаза ее цвета созревшего персика были полны прозрачной влаги, а тонкие, изящно вырезанные губы жалобно подрагивали. Решительно тряхнув рыжей гривой и вцепившись крепкими деревенскими пальчиками в руку терпеливо ожидавшей, сестричка потащила ее в темную, пропахшую сыростью, пасть подъезда. Обмякнув, мое тело безропотно последовало за захваченной в плен верхней конечностью, которую сестра отпустила только в квартире, принадлежавшей мне и моему мужу.
— Что сказал врач? — пугаясь своего голоса, спросила я.
— У меня рак, — сотрясаясь от рыданий, мяукнула Жанка.
— И какой степени? — ощущая, как земля уходит из-под ног, а потолок начинает медленно вращаться, прохрипела я.
— Первой, метастазов вроде пока нет, но медлить нельзя. Через неделю операция, — в ее зрачках я уловила искру надежды, которая тотчас погасла.
Стремительный вальс с погребальным акцентом в моем воспаленном мозгу начал постепенно затихать, и крепко обняв ее, мою единственную и несравненную, я как-то сразу болезненно осознала, что без Жанночки не будет мне жизни, что следующие похороны я попросту не переживу. Слишком много близких проводила я на тот свет за сравнительно короткое время: папу, маму, трех теток, двух дядюшек, а также двоюродного братишку, проигранного в карты и потому повешенного негодяями в собственной комнате.
Когда заплаканная сестренка испарилась, я ринулась со всей прытью, на которую еще была способна, к стеллажам, уютно разместившимся в маленьком кабинетике нашей шестидесятиметровой квартирки, которая в эпоху Новых Русских казалась пародией на полноценное жилье. А книг у нас было много. Сколько помню себя, мы доставали их и в спекулятивные советские времена: тоннами сдавали макулатуру, мерзли долгими ночами в угрюмых очередях, дабы записаться на вожделенные тома обожаемых классиков, обменивались новинками с друзьями, даже ездили к родственникам в Среднюю Азию. Там, на прилавках маленьких узбекских магазинчиков, неизменно покоились невостребованные фолианты любимых и до поры неизвестных авторов. Обливаясь потом, мы под завязку загружали трофеями старенькие жигули и с песнями катили по раздолбанным эсесесеровским магистралям к родному уральскому городу. За нашими напряженными спинами на источниках всевозможных знаний возлежали счастливые наследники. Созерцая экзотические пейзажи за окнами, они повизгивали от удовольствия и уплетали за обе щеки очередную вкуснятину, добытую подле дороги у местных коммерсантов, а именно: арбузы, дыни, урюк или копченую казахстанскую рыбку.
