рассказ
Она теперь к нам в Прагу приезжает не с востока.
Темно-зеленый “БМВ”.
·
Но все, как прежде. Чистит нас тут всех, включая недоверчивых девчонок. Травы привозит собственного сбора. Кишечник. Печень. Ушные каналы – вытягивая серу с помощью горящих раструбов из хлопковой ткани, пропитанной натуральным воском с медовым запахом. Своими руками делает там, в экологически чистой зоне своего бытия. Мечту осуществила. В специализированном магазине на Виноградской. Странно было слышать, как объяснялась – с баварским акцентом, который вызывает на поверхность сознания концепт Blut und Boden1 (и сразу за этим, что неуместно до кощунства, И дышат почва и судьба). Расплатившись кредиткой, приобрела профессиональный стол с дыркой для лица, который мы в шесть рук прикатили с холма Виноградской улицы к нашему дому посреди Вацлавской намнести – тот самый, над которым круглые сутки вращается реклама. Черно-зеленый диск с малоузнаваемой птичкой и словом “Шкода”, при виде которого нам, славянам восточным, так хочется вздохнуть. Будто что-то потеряли. Когда совсем напротив. Все приобрели.
Со свободы начиная…
·
Родилась в год Лошади. И не простой, а Огненной.
Как Солженицын.
Казалось бы, что общего? Но есть. Оба всю жизнь не покладая рук. Не говоря о том, что без титанических усилий рязанского коня судьба нашей савраски – да и наша тоже – сложилась бы иначе. Феномены. Сокрушитель себя от рака горла излечил. И наша тоже – от своих преждевременных проблем. Чудо природы. Хрупкая и стройная, как парижанка. Один из нас тут возникает против этого сравнения, но что поделать? Только уточнить: как парижанка, каких себе мы представляли в той жизни – казавшейся пожизненно невыездной. Где и остались эти парижанки – на киноэкранах провинциальной юности. Обнаружилась эта грация, когда через голову она сняла самосшитый балахон, который привезла с собой в виде выходного платья. Тем первым, жарким летом. Грация, в основе которой кость пусть не голубая, но тонкая. Руки же при этом мало сказать, что золотые. С виду не скажешь, но руки как из стали.
Ставит стол на тормоз, фиксирует высоту, мы попеременно поднимаемся и, распростершись в голом виде, укладываемся лицом прямо в дырку – с нелепым чувством, что сейчас нас будут фотографировать на фоне нашей мануалистки.
Жизнь до сего момента?
Деды с войны вернулись, но отец чуть не погиб на острове Даманском. Была ведь не только с немцами. Была неизвестная народу. Прямое китайское попадание. Весь расчет в куски, папу контузило. Может, поэтому разъебайкой и родилась.
На Камчатке, кстати. Где в каждом классе тоже, что смешно, своя “камчатка”, откуда она не вылезала, чувствуя себя дебилкой в квадрате. Потом разрешили дзюдо для женщин, и записалась в секцию. На краевых первое место среди юниорш. Будущему мужу по фамилии Зарембо до свадьбы ни-ни: садясь на колени к нему, раскаленному, тут же вскакивала, вся пунцовая. Справляли под эгидой райкома комсомола с лимонадом – условие спонсоров, проводивших в жизнь антиалкогольную политику нового лидера Кремля. Водка наливалась из-под полы. Заждавшийся Зарембо в качестве супруга нажрался так, что отключился в ванной, где и провел свою первую брачную ночь. После медучилища работала в роддоме на ночных. Родилась Виктория. Муж, радист на гражданских, уходил в моря на девять месяцев. Хранила верность, тем не менее. Он же напротив: возвращаясь, гулял настолько размашисто, что, когда разводились, не мог вспомнить, с кем же тогда сходил налево?
(Сейчас усмехается: “Зарембо… Первая кровь!”)
Тем временем папа, закончив службу мичманом, уволился в запас. Всех увез на материк, маму, любимую дочь-красавицу, ее сестру, а ей оставили однокомнатную в районе “Семи ветров” (вид из кухни прямо на Тихий океан). Школьная подруга, которой она, кажется, совсем недавно объясняла значение слова “мошонка”, привела портового фарцовщика по кличке “Перпетум мобиле” . Подруге Перпетум не понравился, а ей так даже очень. Он что-то принимал, до утра мог не кончать. Сказал, что разрешили аварийную стоянку иностранцам. Нашим, конечно. Полякам. Что уже завел знакомство там с механиком. Подруга сказала: “Познакомь!” Усатый оказался. Щедрый, обходительный. По имени Анджей. Потом была целая история. Два брата-молдавана. Капитан Петро, который, прибыв морем с секретной базы, появился у нее с пайком и своим колли, заболевшим чумкой. Потом, с той же базы, лейтенант Ришат.
Родину бросать не хотелось – в смысле, малую. Все эти перебои со светом, с водой – оно бы ничего. Но трясло. После толчка в семь баллов, продав свою “малосемейку”, улетела.
В письмах, которые приходили с Камчатки, подруга называла ее “Мин херц”, но после первой же истории на материке обидно назвала “Муму”. За то, что две штуки баксов, вырученные за квартиру, вложила в челночный бизнес, поверив дружку сестры (только что освободившемуся), что вернутся сторицей. Сомнения, конечно, были. Но сестрица напирала по своим причинам. Нравился ей рецидивист. Шарики ему там вшили. Собачьи шубы из Турции не пошли. На вкус сибирцев, сшиты слишком грубо. К тому же застудила придатки на базаре.
