Неизвестный Андрей Соболь

Кратко напомню биографию писателя. Андрей (он же Юлий, а еще аутентичней — Израиль) Михайлович (Моисеевич) Соболь родился в Саратове в 1888 году. Рано потерял отца и 14-летним подростком начал самостоятельную жизнь. Жизнь в основном бродяжническую, безбытную, без определенного плана и замысла, но зато богатую с точки зрения накопления впечатлений. Как и многие его сверстники-соплеменники, с ранних лет оказался окутан романтической революционной дымкой и героическими легендами о кровавом терроре, жаждущем отмщения сильным мира сего за унижения и страдания. В 16 лет стал революционным агитатором, не только писал пламенные стихи о свободе, но и числился членом эсеровской организации, и вооруженная борьба с самодержавием была для него не одной лишь красивой метафорой, хотя впоследствии он рассказывал об этом не без эстетического флера: «…разъезжал по еврейским городкам и местечкам, очень милым девушкам рассказывал о французской революции, „разъяснял“ Энгельса, цитировал Блосса». 5 июля 1906 года состоялся совсем не метафорический Виленский военно-окружной суд, который приговорил Соболя к четырем годам каторги «за хранение оружия для доставления средств необнаруженному преступному сообществу, имевшему целью вооруженное восстание против верховной власти». Местом отбывания наказания была определена Восточная Сибирь — Амурская колесная дорога, Горный Зерентуй, откуда он в 1908 году бежал и, умудрившись пройти в качестве беглого каторжанина весь гигантский путь с востока на запад, добрался до Западной Европы. После этого Соболь и Европу избороздил как Россию. В анкете, заполненной годы спустя, на вопрос: «Были ли в эмиграции, где, когда и сколько?» — он ответит: «1909–1914. Повсюду, кроме Англии, Испании и Португалии»[1].

В годы первой мировой войны Соболь тайно вернулся в Россию, без которой своей жизни не мыслил. Именно этим всепожиравшим его чувством российского genius loci только и можно объяснить то, что он, эсер с младых, что называется, ногтей, заклятый антибольшевик, когда Русь стала советской, не ушел в эмиграцию, а в качестве весьма заметного творческого деятеля остался служить большевистской тирании. Внешне его жизнь сопровождал литературный успех — «удачно» складывавшаяся карьера советского писателя: в 1920-х годах его много печатали, он был членом правления Всероссийского писательского союза, членом бюро секции работников печати, входил в Общество политкаторжан и пр. Еще не наступил в стране тот кровавый кошмар, когда все эти должности и звания, наряду с чувством удовлетворения творческих амбиций и воплощения карьерных притязаний, рождали чувство животного страха и неуверенности, что положение сие ненадежно и продлится очень недолго. Наступления подлинной «советской ночи» Соболь не дождался: 8 июня 1926 года при очередном припадке «черной меланхолии», которыми страдал едва ли не всю жизнь и которые выражали его тяжелейшие внутренние кризисы, он покончил жизнь самоубийством.

Две нижеследующие заметки посвящены одному маленькому документу: недавно найденному в Израиле его письму, по существу, записке, предположительно датируемой 1913 годом.

Рассказ «Встань и иди» (1918) Соболь создал путем соединения двух своих ранее написанных рассказов — «Нечаянно» (1916) и «Старая история» (1915), внеся лишь маргинальную текстовую правку. По сюжету рассказа, главный герой Александр Гомельский, он же Яков Балцан, он же Сурайский (обычный для Соболя прием ономастической мультипликации героя), крестился, чтобы соединиться с любимой женщиной-христианкой. Однако в ходе разгоревшейся между ними ссоры жена бросает ему в лицо оскорбительное «жид», которое тот перенести не может. В результате произошедшего разрыва (хотя об этом ничего не говорится, но понятно само собой, что речь идет о среде политэмигрантов, в которой существовал сам Соболь после бегства с каторги) начинаются странствия героя по белу свету: он оказывается то в Салониках, то в Париже и, наконец, в Италии, приобретя в напарники ослика, древний символ скитания.

Рассказ этот был впервые опубликован в сборнике «Сафрут», вышедшем в 1918 году в революционной Москве под редакцией еврейского поэта, переводчика и общественного деятеля Л. Яффе, который два года спустя покинет Россию и отправится в Палестину. В 1922 году в переработанном и измененном виде издание «Сафрута» было повторено в Берлине, в перебравшемся тогда в немецкую столицу издательстве С. Зальцмана. Венгерская исследовательница еврейской литературы на русском языке Жужа Хетени, одна из немногих, уделившая внимание данному соболевскому рассказу, датирует его именно этим, вторым, изданием, т. е. 1922 годом[2]. Справедливо обращая внимание на его центральную тему — антисемитизма, пробирающегося в самые интимные и заповедные уголки человеческого существа и существования (любовные, семейные отношения) и совершающего там свою грязную и предательскую работу, — ученый показывает, как Соболь безбоязненно идет на заострение темы: юдофобия не только выплата дани вековым общественным предрассудкам, но глубокая душевная болезнь, поражающая всех и вся на своем пути. Она разрушительна по самой своей сути, и для нее нет преград — она рвет любые наипрочнейшие человеческие связи, будь то приятельство, дружба или даже любовь.