– Ненавижу, когда движутся флаги…
Я повернул голову, с удивлением посмотрев на Лану.
Она сидела, напряженная, будто сжавшаяся в комок, готовая к внезапному неконтролируемому взрыву эмоций.
Я не ответил. Взгляд вернулся к дороге.
На фасаде здания сразу за светофором холодный зимний ветер полоскал Российский триколор. По обе стороны проезжей части рабочие, разбившись на две группы, подвешивали праздничную иллюминацию в виде длинной гирлянды разноцветных лампочек. Чуть дальше другая бригада крепила меж фонарными столбами протянутые над проспектом флажки.
Мельком взглянув на светофор, я отметил, что все еще горит красный. Уже наступили сумерки, снега в этом году выпало мало, и город выглядел мрачно. Тонкий трос с нанизанными на него флажками, больше похожими на вымпелы, начал рывками выбирать слабину. Видимо я засмотрелся, и сзади начали настойчиво сигналить машины.
Лана молчала.
Я медленно тронул машину с места, наплевав на назойливые гудки, и бьющие по зеркалам вспышки дальнего света фар. Кому надо – обгонит, проспект широкий. Нехорошо конечно, но в тот миг я сам почувствовал смутное, неосознанное беспокойство.
Что-то шевельнулось в груди. Словно мягко, но болезненно царапнул изнутри острый коготок.
Флаги. Вымпелы. Боевые штандарты…
Огни города внезапно расплылись перед глазами.
Всего на миг я увидел их – разноцветные заостренные книзу полотнища, трепещущие на ветру, движущиеся навстречу ровной нескончаемой линией, протянувшейся, как показалось от горизонта до горизонта…
Рывок был мгновенным. Мое сознание тут же вышвырнуло назад из непонятного пространства в реальность скользкой посыпанной песком городской улицы.
В салоне машины играла музыка.
Раммштайн. "Feuer Frei"
Я машинально придавил педаль газа. За те секунды, что длился морок, мы едва миновали перекресток, и я, взглянув в зеркало заднего вида, показал правый поворот, прижимаясь к тротуару.
– Что случилось Лана?
– Ничего. Сама не могу понять. – Сухо ответила она. – Эти флажки, что поднимали над дорогой, как-то странно на меня подействовали. Извини, Андрюша, сейчас пройдет.
Я не стал настаивать. Сегодня мы много ездили по городу, оба устали. Сейчас вернемся домой, и все войдет в привычную колею. Так уже бывало не раз. Мы с Ланой разные по характеру, практически антиподы, но тем нее менее, мы вместе, вот уже двадцать лет, со школьной скамьи, и, на мой взгляд, вполне удачно дополняем друг друга.
* * *
Вечер собирался прокрасться незамеченным.
Именно собирался. Смутное беспокойство, как и царапнувшая изнутри боль неявных, секундных воспоминаний больше не возвращались.
…
Так думалось мне, но совсем иначе чувствовала себя Лана.
Боль в душе, что саднила уже не первую неделю, после внезапного инцидента с безобидными на первый взгляд флажками, стала вдруг резче, отчетливее.
Странные вещи порой вытворяет наше подсознание.
Она чувствовала распутье, но видела тех дорог, на перекрестке которых стоит ее душа.
Внутри копилась непомерная усталость от невысказанных чувств, – кому и как их поведать, если боль внутри не имеет никакой связи с реальностью?
Я схожу с ума…
Хотелось закричать, взорвать воем бубнящую тишину, так чтобы заткнулся на полуслове телевизор, дрогнули стекла в оконных рамах, лопнула, разлетаясь брызгами дешевого фарфора, тарелка в руках.
Нет.
Лана бессильно прикрыла глаза. Это становилось невыносимым.
Андрей за компьютером. Сын в свой комнате делает уроки. За окном густой холодный зимний вечер обволакивает ветви деревьев хрупким бархатом голубоватого инея.
Она стояла, прижавшись спиной к небольшой арке, отделанной под белый мрамор. Нужно готовить ужин. Только в голове метались совершенно иные мысли и желания, далекие от сиюминутных проблем приготовления ужина.
Перед закрытыми глазами на фоне плотно смеженных век, внезапно начала проступать незнакомая картина.
Низкие, хмурые облака. Под ними притихший в ночи, аккуратный западноевропейский городок. Темный лес отделяет пустынные в этот час улицы от территории военной базы. Лана почувствовала, что уже когда-то видела это. Откуда в ней родилось знание, что городок маленький, а освещенные площадки перед приземистыми зданиями за высоким бетонным забором принадлежат именно военной базе, она не имела ни малейшего понятия, но главным, знаковым ощущением была все не эта уверенность, поясняющая размер поселения и предназначение сопутствующих ему объектов.
На окраине города, там, где бескрайнее заснеженное поле смыкалось с темной полоской леса, на небольшом холме стоял католический храм.
Ощущение бестелесного полета над заснеженным полем в первый момент вызвало ощущение тошноты, но это чувство быстро прошло: Лана уже утвердилась на узком скошенном отливе, перед огромным витражом, и тошнота мгновенно отступила, словно наличие скользкого, обледеневшего козырька "под ногами" имело какой-то практический смысл…
Чудилась тихая печальная, тревожная музыка. Низкий голос колокола вторил ей, отдаваясь в душе глухой непреходящей болью.
Взгляд помимо воли тянулся туда, – за прозрачный фрагмент огромного витража, в терпкое от запаха свечей тепло.
Священник стоял спиной к ней.
