Гарри сидел на подоконнике, свесив одну ногу. Он с тоской смотрел в окно. Делать было абсолютно нечего. Уроки он сделал еще в начале каникул, а силы магуса натренировал достаточно. Дело в том, что Дурсли увидев письменное разрешение колдовать на каникулах, подписанное Дамблдором, жутко перепугались. Вдруг Гарри вспомнив все свои невзгоды, возьмет да и превратит их в жаб, да еще в кого хуже? Поэтому они разрешили Гарри делать уроки, да и кормили его нормально. Вообще этим летом, дом номер четыре по тисовой улице немного изменился. Во-первых, Дадли теперь сидел в плотно закрытой комнате, только иногда выбегая на кухню или в туалет. Он до жути боялся Гарри. Во-вторых, диета Дадли больше не распространялась на юного Поттера. Он, на зависть Дадли, ел нормальную еду. В-третьих, всю грязную работу выполняли Дурсли, а не Гарри. Но одно осталось неизменным — Дурсли считали мальчика изгоем, уродом. Они ненавидели его и боялись. Только из-за страха они поменяли большинство своих правил.
Сегодняшний день ни чем от других не отличался. Дядя Вернон ушел на работу, тетя Петуния мыла посуду на кухне, высматривая соседей за окном, Дадли сидел в своей комнате, содрогаясь. Гарри спрыгнул с подоконника в комнату. Надо было что-нибудь поделать, пока со скуки не сошел с ума. Он оглядел комнату в поисках чего-то интересного. На стене над его кроватью висел меч (Дамблдор сказал, что это теперь имущество Гарри, и он может его забрать), на столе лежали кучи домашних заданий и фотоальбом, в раскрытом чемодане лежала «Молния», квиддичная форма, учебники. Даже написать письмо нельзя. Гарри выудил старую тряпку и принялся полировать лезвие меча.
В комнату вошла Петунья.
— Ужинать, — сказав это, она вздрогнула, увидев в руках Гарри меч, — зачем тебе это? — в ее голосе читался страх и отвращение.
— Это семейная реликвия, — криво усмехнулся Гарри, — С одиннадцатого века.
Петунья тут же прикинула цену «реликвии» и обрывисто вздохнула.
— Ужинать, — повторила она и вышла из комнаты.
Гарри спустился к столу. Там были три тарелки с листьями салата и одна с отбивными. Гарри принялся за еду, смотря на экран телевизора. Дадли с завистью смотрел в его тарелку, но ничего не мог поделать. Вернон гневно жевал листья салата, бросая косые взгляды на мальчика, а Петунья просто смотрела в тарелку. Диктор в телевизоре объявлял о происшествиях этой недели. Ничего подозрительного и ничего интересного. Гарри уныло жевал мясо и размышлял. «Никаких известий. Волан-де-Морт, видимо собирается с силами… куда он ударит в следующий раз? Кто-нибудь вообще введет меня в курс дела? Да что вообще в мире происходит? Хм… Сейчас главное тренировать силы…». И Гарри уже третий раз за эту неделю, немного пошевелив пальцами, выключил свет. Тетя Петунья, вслух гневно проклиная все лампочки мира, поднялась и направилась к включателю. Гарри снова пошевелил пальцами, и лампочка снова стала работать. Петунья зарычала от ярости и воскликнула:
— Прекрати! — Дадли пискнул и выбежал из комнаты, — Прекрати!!! Твоя поганая мать тоже делала так! Действовала мне на нервы! А родители все ей прощали! И взрывы в ее комнате, и ее шуточки, и ее ненормальность! А я ненавидела ее и тебя я ненавижу! Ты такой же, как она!
Тетя Петунья схватила тарелку и бросила ее в Гарри, который задержал ее магией в воздухе прямо перед своим носом. Тарелка мягко опустилась на стол. Гарри встал со своего места и, собрав все свое спокойствие, сказал:
— А мне говорили, что я пошел в отца, — и, улыбнувшись тому шоку, который отобразился на лице тети, вышел из кухни.
Поднявшись в комнату, Гарри еще долго слышал из кухни вопли Петуньи, доказывающей что-то Вернону.
Гарри уселся на подоконник и посмотрел на пейзаж за окном. Небо затянулось тучами, ветер клонил деревья к земле, через пару минут зарядил небольшой дождик. Гарри понимал, что неправильно поступил, издеваясь над Дурслями, но ничего поделать не мог. Ему так хотелось действовать, помогать Дамблдору в уничтожении Волан-де-Морта, увидеть друзей, что бы убедится целы ли они и здоровы… Гарри невольно подумал, как весело было бы пожить у Рона. Помогать близнецам с магазином, поболтать с мистером Уизли о маглских приспособлениях, повыдворять из сада гномов. Или у Гермионы. Она говорила что-то про поля, где она часто ездит на лошади. Гарри никогда не был в Сассексе. Он вообще мало где был.
Гарри и не заметил, как уснул. Он спал и видел сон, в котором было поле, полное высокой зеленой травы и всевозможных белых цветов. Здесь были ромашки, тюльпаны, розы, цветы, названия которых Гарри не знал, и цветы, которые он даже не видел. У большого, раскидистого дуба стояла девушка в длинном белом платье и кормила из руки белого единорога, красивая голова которого была увенчана хрустальным рогом. Величественное животное жмурилось от удовольствия, когда маленькая ручка девушки поглаживала его по голове, по грациозной шее, по гладкой спине. Она звонко смеялась, касаясь головок цветов, и Гарри чувствовал удивительную легкость и привязанность к этой девушке. Единорог, заметив мальчика, фыркнул и указал на него девушке своим, будто сделанным изо льда рогом. Девушка повернула голову к Гарри, ее темные волосы взметнулись в воздух. Ее лицо было такое неуловимо знакомое, такое ласковое и приятное, что Гарри хотелось оставаться здесь как можно дольше. Девушка улыбнулась ему, засмеялась своим звонким и счастливым смехом, и сказала: «Quio ohrly qym». Гарри не понял ее заковыристого предложения, он даже не знал, на каком это языке это она сказала. Девушка снова улыбнулась, и Гарри проснулся. От чего то запершило горло, от сна остался какой-то неприятный осадок… Гарри огляделся — он все еще сидел на подоконнике, но уже было утро. Гарри встал, потянулся (спина отекла от неудобной позы). Надо было идти завтракать, бурлящий желудок наполнил об этом гулким бульканьем.
