Ни малейшей тени нище! Ослепительный блеск летнего солнца наполнял горячий, неподвижный воздух, и зной точно отражался от дощатой платформы станции Эмберли, обжигая сквозь подошвы ступни медленно и терпеливо расхаживающего по ней человека.
Это был полицейский инспектор Стэнли Файльс, красивый человек с загорелым, энергичным лицом и серыми глазами, одетый в красный мундир. По-видимому, он был совершенно равнодушен к климатическим условиям и не обращал внимания на несносное жужжание москитов, роем носившихся в раскаленном воздухе. На все это он смотрел как на неизбежную неприятную принадлежность жизни в этих далеких северо-западных прериях и поэтому относился философски к подобным вещам, в особенности когда был занят каким-нибудь серьезным делом. Глубоко задумавшись, он дошел до восточного конца длинной платформы и устремил неподвижный взгляд на расстилавшуюся перед его глазами однообразную волнистую поверхность равнины, отливающую красновато-зеленым цветом и залитую яркими солнечными лучами. Прямая линия рельсового пути тянулась вдаль, теряясь на горизонте, и на протяжении многих миль на ней нельзя было заметить ни одной движущейся точки. Файльс, стоя на конце платформы, некоторое время смотрел вперед на железную дорогу, словно ожидая увидеть на ней что-то заслуживающее его внимания, но, не заметив ничего интересного, повернулся и снова зашагал по платформе.
Как раз в этот момент он увидел худого, со впалой грудью, уже немолодого человека, который вышел из единственного здания, стоящего у железнодорожной платформы и носящего громкое название железнодорожной конторы. Файльс тотчас же узнал его. Это был Хён-тли, агент железнодорожной компании, в ведении которого находилась станция Эмберли. Он был, по-види-мому, очень взволнован в этот момент и, направляясь навстречу Файльсу, крикнул ему еще издали:
— Поезд прошел уже Новый Лагерь, инспектор. Вероятно, он уже двигается мимо Разломанных Холмов и находится вблизи Белого Пункта. Я думаю, что через час он будет здесь наверняка!
— Проклятие! — вырвалось у Файльса, в первый раз в жизни потерявшего терпение.
Агент улыбнулся.
— Что пользы выходить из себя? — сказал он с какой-то особенной иронией. — Ведь это товарный поезд. Он может опаздывать. Говорю вам, вот именно такие поезда заставили поседеть мою голову! Да, сэр, для этого существует больше оснований, чем вы даже предполагаете.
— Всего двадцать минут тому назад вы мне сказали, что поезд будет здесь через полчаса, — недовольным тоном заметил Файльс.
— Конечно, — ответил Хёнтли. — Так должно быть согласно расписанию. Только расписание для местных товарных поездов редко соблюдается.
Файльс нетерпеливо постучал по горячим доскам платформы каблуком блестяще вычищенного сапога для верховой езды, затем, пристально взглянув на Хёнтли, проговорил своим обычным авторитетным тоном:
— Слушайте, Хёнтли, я хочу знать, может ли что-нибудь задержать поезд на этом перегоне? Скажите, тут нет ничего такого?
Хёнтли покачал головой, и в глазах его мелькнул насмешливый огонек.
— Пророчествовать считалось опасным даже две тысячи лет назад, — ответил он. — Не думаю, что эта страна прерий — исключение в этом отношении. О нет, сэр! Мало ли какие случайности возможны на боковой железнодорожной ветке. Путь может быть поврежден, или локомотив от старости придет в окончательную негодность… Железнодорожная прислуга может запьянствовать и учинить дебош в каком-нибудь придорожном городке. Никогда нельзя ни за что ручаться на такой боковой ветке. А тут еще этот груз спирта!..
— Слушайте, дружище! — резко прервал его Файльс. — Что вы тут болтаете? Уверены вы, что с поездом ничего не может случиться?
Хёнтли усмехнулся.
— Это ведь запретная территория; тут действует сухой закон и потому…
Файльс снова оборвал его. Насмешливый тон агента слегка раздражал его, но он вспомнил обычное добродушие Хёнтли и то, в каких условиях протекает его жизнь здесь в Эмберли. В самом деле, только две вещи делают эту жизнь сносной для него, вносят в нее некоторое разнообразие, а именно: действия конной полиции и действия тех, кто делает необходимой существование этой полиции в стране. Несмотря на всю угнетающую рутину своей жизни в Эмберли, Хёнтли все же находил в ней некоторый интерес. Тут в сердце Канадской прерии закон боролся с беззаконием, и эта борьба развлекала Хёнтли. Местная полиция должна была разыскивать и преследовать нарушителей сухого закона, установленного почтенным правительством в его чрезмерной заботливости о нравственности и благополучии тех, кто, в сущности, гораздо лучше мог бы позаботиться сам о себе. Хёнтли так же возмущался этим запретительным законом, как и каждый взрослый человек, мужчина или женщина, в этой стране, не принадлежащие к узкому кругу проповедников трезвости. Вместо улучшения жизни в северо-западной территории, введение сухого закона резко ухудшило ситуацию: пьянство возросло на сто процентов с тех пор, как объявлен был запрет на ввоз и потребление спиртных напитков, кроме пива, содержащего только 4 процента алкоголя.