На чёрных водах кровь калины

На чёрных водах кровь калины

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность. Книга завершается финалом, связывающим воедино темы и сюжетные линии, исследуемые на протяжении всей истории. В целом, книга представляет собой увлекательное и наводящее на размышления чтение, которое исследует человеческий опыт уникальным и осмысленным образом.

Жанры: Поэзия, Антисоветская литература
Серии: -
Всего страниц: 2
ISBN: -
Год издания: Не установлен
Формат: Полный

На чёрных водах кровь калины читать онлайн бесплатно

Шрифт
Интервал

Василь Стус

На чёрных водах кровь калины

Осеннего вечера ветка скрипит.
Слепою клюкою, что тычется в ветре,
дрожит, надломившись. И жалобы ветви
сжимаются в боли, а дерево спит.
Осеннего вечера ветка скрипит,
тугая, как слива, рудою налита.
О ты, всепрощающа, хоть и побита,
твой скрип ненасытною смутой омыт.
Осеннего вечера ветка скрипит,
и тяжкою синью в осеннем закате
мой дух колобродит. Прогнили все гати.
Нас мир обошёл — истуканом стоит.
Безумным пожаром дорога кипит —
взвивается пыль. И продутые кроны
всю душу обрушат и в пыль, и в полоны
тревожного слуха — как ветка скрипит.
И — солнце твоё водопадом кипит.
Тугой небокрай от густого стенанья,
согнувшись, обмяк. О, прими покаянье
изгойства (О, Боже, дай есть мне и пить).
Солги, что окончился путь мой. Что спит
душа, воспарившая в смертном аркане
высоких предчувствий. На сердца экране
качается вечера ветка, скрипит.
Осеннего вечера ветка скрипит. —
Ты чуешь, в раздоре живущий с собою?
Теперь за святою подайся водою
(утайкой послушай — Вселенная спит?).
Не спит. Ей ворчать и ворочаться, во —
злежа на горячей горошине века.
Но гулких шагов оглашается эхо.
То, Боже, сияние. То — торжество:
надежд и блужданий, предчувствий и на —
стижений того, что забыто до срока.
Колышется крона, а солнце жестоко,
мажором играет в пожарах сосна.
То тяга круженья над миром и под
косматыми тучами, под кровяными
торосами памяти. Господи, с ними
пускай породнится надломленный род —
приникший под толщей железных небес,
из пластика сшитых, стекла и бетона.
И песню на ощупь отыщет по тону
шелкового голоса (праздник воскрес!).
Чернеющей пашней дорога кипит.
Не видно и знака от Млечного шляха.
Сподобь меня, Боже, высокого краха!
Вольготно и весело ветка скрипит.
* * *
В том чистом поле, синем, словно лён,
где только ты, а более — ни тени,
взглянул и замер — вздыбились в смятеньи
сто теней. В поле, синем, словно лён.
В том чистом поле, синем, словно лён,
судил Господь возвысить нашу душу.
Послушай поле. Сам себя послушай
в том поле. В поле, синем, словно лён.
Сто чёрных теней преграждают путь,
уже, как лес, растут они, ступают
след в след и, удлиняясь, заставляют
в тугой клубок стезю твою свернуть.
Нет. Выстоять. Нет. Выстоять. Постой.
Остановись. Стоять. На этом поле,
что словно лён. Познай свою неволю
тут, только тут, на родине чужой.
В том чистом поле, синем, словно лён,
с тобой схлестнулись сто твоих же теней,
твоих врагов, грозящихся с коленей
тоской расплаты сквозь предсмертный стон.
И каждый стон — то твой последний стон,
твоей нелепой жизнью обожжённый,
как стрелы, возвращаются все стоны
на это поле, синее, как лён.
* * *
О, не спеши — пусть осень и не ждёт,
а мимоходом рощу разоряет,
и пламя листьев горькое ползёт,
как лис крадётся, а за кем — не знает.
Потухший пруд застыл, отклокотав,
остекленел, затих — не возмутится.
И женщины волхвующей рукав,
он для неверья разве что сгодится.
Но не спеши, обуглившись до пня,
который на холме, как гриб, чернеет,
а вспомни, постигая знаки дня,
как долгий век твой тихо стекленеет,
как плавно усмиряется струя
твоих страстей и воплей дикой воли.
О Господи, не вижу в чистом поле —
вон та межа — Твоя она иль чья?
Отклокотав, потухший пруд продрог.
А посему не расставляй бемоли
на палый лист, на ветви в голой боли,
на мёртвый час, на шаг и на поток.

Автопортрет со свечою

Держи свечу над головою,
пока не затекла рука,
но и затёкшею рукою
свети свечою свысока.
Мышей летучих свищут пули!
От эха — в холоде щека.
Зову ушастых: гули-гули.
Как вам, крылатым, без небес?
Отверзли очи, кто уснули.
О нет, ты не один воскрес!
Как в полночь — филиновы вскрики.
То бродит землячок-Дантес.
О, ловелас косноязыкий,
а ну стреляй в меня сплеча.
тебе ли подмигнёт свеча?

Памяти Аллы Горской

Гори, душа. Гори, а не ропщи!
Чернеет в стуже солнце Украины.
Его ещё согреет кровь калины,
на чёрных водах след её ищи.
Пусть горстка нас. Щемящая щепоть.
Лишь для молитв она, для упований.
Остерегает доля нас заране:
густа, крута калиновая плоть.
Но эту кровь и стужа не осушит,
и в белом голошении вины
гроздь боли на пределе глубины
на нас своё бессмертие обрушит.
Там тишина. В тиши сухой и чёрной
кругами ходят стаи голубей.
И как тут не прибегнуть к ворожбе,
коль ночь увязла в сутеми по горло?
И кажется: летучие проворно
смекают мыши: с чьей начать судьбы?
В квадратах жертв — как живопись журьбы —
смирение — в тиши сухой и чёрной.
Зерцало спит. В зерцале спит свеча,
распластанная бабочкой-акантом,
в ней боль твоя сияет диамантом.
Кровавый зрак отчаянья, отчаль!
Стой! Не стирай с зерцала пыльный прах —
то страх твой, страх твой, страх твой, страх твой, страх.
* * *
На колымском морозе калина
багровеет слезами зимы.
Дымным солнцем объята равнина,
и собором звенит Украина,
намерзая на сводах тюрьмы.
Безголосье, безлюдье, безбрежье,
только солнце, пространство и снег,
колесом покатилось тележьим
моё сердце в медвежий ночлег.
Где иголками ёлка кричала,
и олёнь разрастался во мгле,
там сошлись все концы, и начала
на чужой, будто отчей, земле.
Перевёл с украинского Юрий Беликов
* * *
Сосна из ночи выплыла, как мачта.
Груди коснулась, как вода весла,
как уст слова — и память унесла,
как море волны. И подушка плачет.
Сосна плывёт из ночи в царство Бога,

Рекомендуем почитать
Жена для политика

Диллон Руис уже десять лет был влюблен в девушку, которую никогда не встречал. Впервые он увидел ее на обложке модного журнала, и она, как молнией, поразила его в самое сердце. Десять лет он сравнивал с нею всех женщин, и сравнение всегда было не в их пользу. Ни одна не была так красива, ни одна так его не волновала, ни одна не была такой соблазнительной. Десять лет она затмевала всякую женщину, которую он встречал. И вот, наконец, настал день, когда случай свел Диллона с той, о которой он так долго мечтал…


Плохие слова

Едкий и отточенный слог, тонкий юмор, неизменно увлекательный сюжет, ироническое и сочувственное отношение к своим героям, а также не слишком гуманистический пафос произведений — все это объединяет совершенно не похожие друг на друга рассказы, которые условно можно разделить на три группы.Первая — «Кровотечение» — это попытка найти что-то новое в человеке.Вторая — «Радуга» — остросюжетные, необычные, захватывающие и забавные истории, имеющие под собой реальную основу.И третья — «Дас ист фантастиш» — это пародия, стеб, сатира, юмор, сюр, фантастика и, наконец, новогодняя сказка, в которой все заканчивается хорошо.


Идеальная женщина

Никому не известный литератор Николай Федорович Римский си­дит за столом в своей мансарде, испытывая муки творчества. Во всем ему хочется достичь совершенства: написать гениаль­ный роман, стать знаменитым, найти Идеальную Женщину, кото­рая бы вдохновила его на безумства и подвиги. Совершенно невероятным образом мечта Римского осуществляется: его друг и опекун Зарайский приносит ему газетное объявление, в ко­тором некая Елена Горская, победительница престижного кон­курса красоты, носящая к тому же титул «Мисс вселенная», заявляет о том, что готова отдать руку и сердце выдающему­ся мужчине; желательно писателю, ученому, или политику.


Полночный гость

Стивен Уингейт, граф Арлингтон, мечтает лишь об одном – вернуться в Англию и отомстить своему неведомому врагу, по милости которого он лишился родины, богатства, даже собственного имени. Бежав с каторги на плантациях Виргинии, он находит приют и заботу в бедной хижине прелестной Мэган Дрейк. Но свадьба под дулом ружья – не лучшее начало семейной жизни. Да и возвращение в Англию приносит новые неприятные неожиданности... И как бы ни любила Мэг своего мужа, в ее душу начинают закрадываться сомнения. Тот ли он, за кого себя выдает?..


Узники коммунизма

Там, где кончается религия, начинается большевизм. Пережитые мною испытания в тюрьмах и концлагерях СССР и последующие скитания в годы Второй мировой войны убедили меня в непреложности этого духовного закона. Наш многострадальный век заболел большевизмом только потому, что человеческая личность, потеряв веру в Бога, переживает тяжелую моральную депрессию, от которой ее сможет спасти только учение Христа в его социальной и нравственной сущности. Нынешнее правительство США уже поняло эту необходимость и принимает соответствующие мероприятия… Очередь за больной Европой и нашей грызущейся между собою многонациональной эмиграцией.


Чёрная книга

«Трилогия московского человека» Геннадия Русского принадлежит, пожалуй, к последним по-настоящему неоткрытым и неоценённым литературным явлениям подсоветского самиздата. Имевшая очень ограниченное хождение в машинописных копиях, частично опубликованная на Западе в «антисоветском» издательстве «Посев», в России эта книга полностью издавалась лишь единожды, и прошла совершенно незаметно. В то же время перед нами – несомненно один из лучших текстов неподцензурной российской прозы 1960-70-х годов. Причудливое «сказовое» повествование (язык рассказчика заставляет вспомнить и Ремизова, и Шергина) погружает нас в фантасмагорическую картину-видение Москвы 1920-х годов, с «воплотившимися» в ней бесами революции, безуспешно сражающимися с русской святостью.


Мордовский марафон

Эдуард Кузнецов — бывший политзаключенный. Дважды (в 1961-м и 1970-м гг.) судим за «подрывную антисоветскую деятельность и измену социалистической родине» — всего в советских концлагерях и тюрьмах провел 16 лет. В 1970 году был приговорен по знаменитому «ленинградскому самолетному делу» к расстрелу, каковой в результате давления президента США Никсона и академика Сахарова, а равно сговора главы правительства Израиля с генералиссимусом Франко был заменен на 15 лет лагерей особо строгого режима. В 1979 году досрочно освобожден в рамках обмена на двух советских шпионов, арестованных в США.


Я сражался в Красной Армии

Ее можно рассматривать как одну трагическую повесть, как серию необычного типа рассказов, быть может, как действительные записки офицера фронтовика, прошедшего вторую мировую войну в красной (ныне советской) армии, как литературное произведение, написанное кровью, предсмертным потом, слезами детей, жен и матерей, как, наконец, книгу, описывающую ситуации, которые не сможет никогда придумать даже самая буйная фантазия авторов детективных романов.


Дневники

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Концентрационные лагери СССР

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.