Воспоминания обрывочные, но даже из трехлетнего возраста кое-что помню. Мы с подругой Майей влюбились в грузинского мальчика по имени Тимур и занимались на балконе у меня дома чем-то непозволительным, мне пять лет, Майе потом запретили приходить ко мне домой.
Мне три года, мы на мотоцикле с братом моего отца, скорость и ветер, платье развевается, тень на дорогу отбрасывается желтая, в черный горошек. Хорошо помню, что тень – желтая в крупный черный горошек.
Мне четыре с половиной, я в детском саду, роль Снегурочки, в девчачью раздевалку ко мне вваливается солдатик, он только что был Дедом Морозом, а я в лифчике с резинками стою, выкрикиваю ему в лицо слова возмущения, с экспрессией, он пугается и исчезает, я с ним больше не разговариваю.
Мне десять лет, дальний родственник, ему двадцать один год, мальчишка, подхватывает меня и крутится вместе со мной, держа за руку и за ногу, странная фантазия у парня, при этом он повторяет: ну и будешь же ты мужикам головы крутить, когда подрастешь! Ситуация анекдотическая, оттого и запомнилась, наверное.
Сердцеед и записной донжуан музучилища, в котором работала мама, сказал ей: а ваша Рита настоящая красавица, она с гордостью мне это повторила – сам Мищенко сказал, он понимает! Но Мищенко-то бабник, даже я знала в свои пятнадцать лет, что это значит, а мама не знала, тоже запомнилось.
Пропустила, еще маньяк в нашем районе орудовал, девчонок от пяти до восьми лет зазывал в подъезд и что-то такое с ними делал, они вырывались. Я шла из библиотеки, с книжкой, мне шесть, дядька у первого дома, мы в третьем по счету жили, я во двор уже вошла: «Покажи, девочка, книжку» – и вот мы уже в подъезде (там удобней читать, нет ветра – дядька сказал), на предложение почитать в подвале (надо спуститься по ступенькам в темноту) я отвечаю гневной пощечиной и вырываюсь на волю. Через два месяца девчонки нашего двора свидетельствовали в суде, дядька оказался маньяком районного масштаба. Помню, что в суде я была, а что там происходило – не помню вовсе. Детская избирательная память, прорывы в тайну, подробностей нет. Но с первых шагов, скользящих шагов на ощупь, в надежде ощутить твердый грунт – воспоминания о первых ростках вот этого гордого «Я – женщина!». Почему?
Понятия не имею, как ты реагируешь. Но ощущаю, когда тебе нравится, а когда нет. Странно, тебе ничего во мне не нравится, а при этом я тебе нравлюсь. Парадокс. Но ты ведь любишь парадоксы. У каждого есть кто-то, единственный в мире. Толпа рассеивается, голосов нет – есть твой голос. Лиц нет. Есть твое лицо. Ты – единственный человек в мире, которого я могу слушать часами. Мне нравится следить за своими мыслями, я не понимаю, но я пытаюсь понять.
Это уже не воспоминание. Слова, неведомо кому обращенные, адресата не существует. Но я обращаюсь к нему, он – свидетель. Придуманный герой моего романа, но как бы там ни было, с ним интересно. Мы на «ты».
Ты замолчал, но ты ведь не умер. И все, что я пишу, что напишу позже, адресовано тебе, и ты это знаешь. Разве это плохо? Стать главной любовью моей маленькой непутевой жизни. И наблюдать за другими Любовями, неглавными.
Погода, погода, листья и шарфики, все перепуталось окончательно. Рита шла медленно, желтое красное зеленое, скукоженные листья, согнанные временем года с привычных мест, шептались под осторожными шагами; мягкое шуршание озвучивает безлюдный парк, Ритины востроносые туфли не дают опавшим спрессоваться в застылом безветрии.
Какая погода потрясающая в городе! В городе Звездограде, привыкшем жаловаться на дождь и ветер. Прощание с летом и осенью сразу. Повсюду листья, листья под ногами, листья подмигивают с веток, преимущественно зеленым. Оскоминная протяжность восхитительного стоп-кадра. Ощущение, что прозвучит сигнал – и оборвется прелестная песня уходящего времени. Нет-нет, времени года. Или времен? Неважно. Беспечные велосипедистки в мини-юбках и развевающихся по ветру шарфиках, а иногда в маечках без шарфиков, хотя и не сезон. Велосипедисты, наглые как воробьи, впервые не ощутила никакого раздражения. Пешеходы с благостными лицами настроены мирно и дружелюбно. Улыбаются, есть такой вид улыбки, смягчающий и разглаживающий черты, жесткость улетучивается. Доброта и взаимопонимание. И не только с виду. Из чего напрашивается вывод, что погода определяет сознание.
Впечатление, что интеллигентность – в отрешенности облика, когда тебя имеют, кто это сказал, Рита не помнила. Да и зачем? Столько материала перемолола для будущей книги, «Хвала женственности», как она про себя будущий труд называла, заказ феминистской организации, платят вполне сносно. Гранты, помощь фондов социальных исследований, в подробности Рита не вникала. Организация и понятия не имела, что писать Рита собиралась вовсе не то, что от нее ждут. Ну, сколько можно высказываться в привычной манере «кулаком по столу»? Вот фрагмент феминистского манифеста, типичный:
