Илья Масодов
Мороженщица
Когда Валентина вспомнила себя, солнце уже нагрело асфальт до нестерпимого жара. Прозрачный поток печёного воздуха дрожал на ветру. Листья деревьев казались мёртвыми, по крайней мере, они не дышали и не шевелились. Не шевелилась и собака у телефонной будки, полностью забравшись в тень, только хвост оставался на солнце, будто собака мерила им температуру, ожидая возможности выйти на свет. Валентина отодвинула крышку ящика и сунула руки в морозный пар. Запахло сладким, прессованным молоком мороженого. Валентина облизнулась, представив себе, как откусывает дёргающий зубы кусок упругой, холодной плоти. Она вытащила руки в солнечный жар и задвинула крышку.
Вообще-то Валентина стояла в тени: под козырьком своего лотка, но это не помогало, потому что зной лишь менял тут, под козырьком, свой цвет, темнел и не так жёг глаза, а Валентине всё равно было очень жарко, лицо её покрывал пот, платье было уже мокрым от него, особенно на груди и под мышками. Валентина повернула лицо поочерёдно во все стороны, ожидая какого-нибудь ветра, но ветра не было, только медленно поднимающийся жар. Снизу, оттуда, где улица впадала в древесный каньон, загудел приближающийся троллейбус. Валентина захотела угадать, какого цвета троллейбус - красный или жёлтый, и подумала, что если троллейбус окажется красным, она купит мороженого из ящика, сама у себя. Но это был как назло жёлтый троллейбус. Не то чтобы Валентина испытывала недостаток в деньгах, но она ведь уже съела две пачки мороженого. За рулём троллейбуса сидела толстая тётка в ситцевом платье, и Валентина с умопомрачающим отвращением представила себе, какая она потная и как ей жарко там, в раскалённой железной машине. Из-за угла улицы появились парень и девушка, студенты находящегося поблизости института. Ногти девушки были ярко накрашены голубым лаком, а в волосах были голубые шарики заколки. Это Валентина ненавидела. Она отвернулась, стараясь сквозь листву тополей разглядеть хлам, громоздящийся на балконах соседнего дома. Когда студент окликнул её, она сперва сделала вид, что не слышит, задумавшись о чём-то очень далёком. Но на второй раз пришлось повернуться к ним и отодвинуть крышку. У студентки была сумка, а у студента - дипломат. Они были потные и очень весёлые, потому что лекции уже закончились. Девушка не ушла сразу, а стала разворачивать мороженое в тени козырька, оперируя своими голубыми ногтями. Валентина, сцепив зубы, наблюдала, как они возятся с обёрткой, без всякой видимой цели, словно стайка мотыльков. Лицо у девушки выражало радость и одновременно ненависть к чему-то, может быть, живущему на большой высоте. Нос её равномерно вдыхал собой воздух, и в этой равномерности Валентине чудилось упорство швеи, и заботливость будущей матери. Студент уже разорвал своё мороженое, и держал его перед собой, глядя сквозь Валентину в стену кирпичного дома. Сверху, оттуда, откуда текла в поблекшей тополиной тени пустынная улица, загудел спускающийся на пастбище троллейбус. Валентина внезапно чихнула.
- Будьте здоровы, - тихо произнёс студент, переводя взгляд на лицо Валентины. Его выцветшие усы показались ей колючими, как щётка для чистки туфель.
- Спасибо, - ответила Валентина и улыбнулась. Улыбка у неё оказалась такой прекрасной, что студент обомлел и даже перестал дышать.
Пришло время рассказать, что Валентина всегда улыбалась просто сама по себе, а не от желания сделать кому-нибудь приятное или от радости, к примеру, она нередко улыбалась, будучи одна, а в обществе обычно не улыбалась вовсе. Улыбка преображала всё лицо Валентины, делая его сказочным, а когда она проходила, её невозможно было вспомнить, даже представить, как могла она существовать на таком простом, как у Валентины, лице. Улыбка Валентины иногда совершала чудеса. Однажды Валентина улыбнулась отцу своей школьной подруги Татьяны, и после этого он бросил пить. Ещё она улыбнулась в церкви, куда её привёл в назидание отец, и на иконе Богоматери, находившейся рядом, загорелись угасавшие уже было свечи, а какая-то безногая старуха, сидевшая под стеной, перекрестилась и ударилась головой об пол, а потом, я слышал, померла. Валентина также улыбнулась на похоронах своего дедушки, ей было тогда лет восемь, и она очень хотела заглянуть в могилу, потому что не верила до конца, что там ничего нет, а надеялась увидеть там грузчиков, забирающих гробы в метро, а когда увидела, что в могиле всего лишь яма, - неглубокая яма и больше ничего нет, - то улыбнулась, и от этой улыбки всем присутствовавшим стало так покойно и хорошо, что больше на тех похоронах никто не плакал, а по дороге домой между некими молодыми людьми из процессии даже заключилось брачное обручение.
Между тем студентка развернула своё мороженое и с готовностью лизнула его своим узким, собачьим языком. Валентина увидела, что вся сила студентки заключается в этом языке, да ещё в ресницах - пушистых и длинных, более светлых чем волосы. Валентина отсчитала медные копеечки и протянула их студенту, тот подставил раскрытую ладонь, из-за крыш домов, обступивших улицу, как спящие слоны, выполз край снежного облака. Валентина знала, что студенту уже никогда не забыть её улыбки, и не увидеть её вновь. Шедший сверху троллейбус оказался красным. Она могла купить себе мороженое. Парочка ушла, мелькая за чередой тополей светлым платьем девушки. Валентина не спешила покупать мороженое: она была поглощена облаком, выползающим из-за крыши дома, этому облаку не было конца. Оно было широкое, большое, можно было представить себе, как оно на самом деле велико, там, на высоте. Облако наплывало довольно быстро, несомое ветром, который несомненно был сильнее любого ветра, когда-либо виденного Валентиной на земле. Голуби поднялись с крыш, радуясь пришествию белизны, словно облако должно было не закрыть на несколько минут, а навсегда убить жестоко палящее солнце. А за рулём красного троллейбуса, двинувшегося с остановки, сидел сутулый дядька в матерчатой кепке, защищавшей глаза, горбатый старый дядька в светлой футболке с красной надписью на груди.
