“Континенты имеют символическое значение, которое связано как с культурными стереотипами, так и каждодневным опытом. Европа коренного европейца сильно отличается от Европы, которую посещает американец или от которой стараются освободиться африканец или житель Океании. Но континентальные стереотипы не просто продукты культуры, более или менее верного знания, более или менее живой эмоциональности, более или менее ясного восприятия… Эти стереотипы, наделенные громадной психической эффективностью, укоренены в бессознательном, откуда они дают о себе знать через сны или через спонтанные реакции, подчас сопряженные с инстинктивным расизмом. И в этом случае континент не является более одной из пяти частей земного шара. Он становится символом целого мира представлений, страстей и желаний. Доктор Верн, анализируя сны одной из своих пациенток, прекрасно показал, что Азия являлась для нее не просто воспоминанием, целью и желанием совершить межконтинентальное путешествие. Азия символизировала для нее возврат к Священному, мир Абсолюта, мистерию преодоления, дорогу к Единству, послание Истины и Высшей Реальности. Азия стала внутренним континентом, каким могла бы стать Африка, Океания или Европа. Континенты и их символические интерпретации варьируются в зависимости от конкретной личности. Это внутреннее измерение может распространяться и на другие места: на город, страну, деревню и т. д. Важно лишь выяснить, что означают для каждого человека образы, ощущения, чувства, предрассудки, носителем которых он является и совокупность которых составляет всю субъективную истинность символа. География пропитана геосоциологией, геокультурой, а равно и геополитикой”.
Таково содержание статьи “Континент” из французского “Словаря Символов” Жана Шевалье и Алена Геербрана. Мы позволили себе полностью привести эту длинную цитату, так как она сразу определяет плоскость, в которой будет разворачиваться наше исследование. Часто в подъеме национального чувства и даже расизма, во вспышках патриотизма разных народов на поверхность выступают на первый взгляд иррациональные элементы, не объяснимые с помощью логических доводов или анализа эгоистических мотивов, стоящих за подобным идейным комплексом. Пробуждение национальной, расовой или континентальной памяти подчас происходит безо всякого внешнего повода — просто глубинные архетипы бессознательного внезапно прорываются и, как цепная реакция, пробуждают весь комплекс коллективного мировоззрения, казалось бы давно ушедшего в прошлое. Примеры этому: устойчивость кельто-ирландского, еврейского, корейского, африканского, японского национализмов, которые живут и крепнут, несмотря на все социальные и исторические предпосылки, объективно способствующие их отмиранию.
В принципе точно так же дело обстоит и с “загадкой русского патриотизма”. Мистическая Россия, “Белая Индия” Клюева, “Святая Русь”, которую Есенин ставил выше рая, а Тютчев приравнивал к религиозному принципу, в который надо верить, — представьте себе, как абсурдно звучало бы “Святая Австралия” или “вера в Чехию”! — это безусловно глубинная реальность национальной психологии, “Внутренний Континент”, синтезирующий в себе мировоззрение гигантской нации. Память об этом “Континенте Россия” может таиться и спать на дне сознания в течение долгих лет, но рано или поздно она оживает и, когда приходит время Пробуждения, становится бурей, вихрем, воплем.
Однако психическая реальность “внутренней России” для того, чтобы быть эффективной и конкретной, должна иметь определенную архетипическую структуру, соответствующую совершенно объективным историческим процессам и географическим территориям — причем не в качестве пассивного отражения внешнего, но как парадигма, формирующая и структурирующая окружающий временной и пространственный космос. В этом отношении знаменитый историк религий Мирча Элиаде проницательно заметил: “Природа представляет собой нечто обусловленное культурой (cultaralmente condizionata); некоторые “законы природы” варьируются в зависимости от того, что понимают под “природой” народы той или иной культуры”.[1]
Какова же архетипическая структура “внутренней России”? На чем основывается концепция “Святой Руси”? Каковы истоки комплекса имперского народа-богоносца?
Следы этой древней традиции мы можем обнаружить в языковых архетипах, которые восходят к пласту индоевропейского единства и с поразительной устойчивостью сохраняются в топонимике, в мифах, преданиях и вообще в типовых ассоциациях символов и слов. Кроме того, весь комплекс сугубо религиозного символизма теснейшим образом связан с этой древней традицией — в противном случае крещение Руси не могло бы произойти столь гармонично и легко. Целокупное христианское учение в своей ритуальной и символической парадигме соответствовало логике более старых культов, которые были не отменены, но преображены христианством в новом синтетическом единстве. Цикл русских житий и специфика Русского Православия дают нам тысячи доказательств этому. Приведем лишь канонический пример о летнем празднике пророка Илии, ставшем православным выражением древнеарийского “бога” грозы, неба и света — Ил (от этого же корня образовано и другое древнерусское слово “солнце”, на древнеарийском означавшее “благой свет”).
