Александр Шленский
Миг вечности
Одного мудреца спросили: что есть вечность? И он ответил: "Я не знаю, что такое вечность, но представляю себе один миг вечности". Его попросили объяснить, что есть миг вечности. И он сказал так: "Вы видите Луну? Вообразите себе столб из алмаза высотою от нас до Луны. А потом вообразите ее ее, что каждый день садится на вершину столба некая птица и чистит свой клюв об алмаз. Она при этом слегка стирает столб, не правда ли?.. Так вот,продолжал мудрец, - когда птица опустится до земли, источив весь столб, это и будет миг вечности".
Геогий Гулиа. "Сказание об Омаре Хайаме"
Взгляд остановился. Остановился совсем. Остекленевшие зрачки неподвижно уперлись в пространство, как тупые сверла в бетонную стену, и безнадежно застряли. Обычно взгляд блуждает по сторонам и выискивает непорядок. Непорядка много, и поэтому взгляд постоянно перебегает с периметра в центр, и с центра на периметр, шарахаясь от бликов, царапая предметы и слизывая цвета.
Куда ни падает взгляд - всюду непорядок: громоздятся предметы, раскачиваются световые пятна, пространство извивается в конвульсиях с периметра и до центра, с центра и до периметра. А там, за периметром, ближе к затылку, пространства вообще нет, там все ровного, отвратительно гадкого черно-коричневого цвета. Непорядком это назвать нельзя. Это - форменное безобразие. И в это безобразие превращается весь тот непорядок который уходит за периметр.
Теперь взгляд остановился, и периметр постепенно съеживается в точку, а безобразие вылезает из-за затылка и поглощает замызганное пространство, как чернила, заливающие тетрадь двоечника. Уши набиты обрывками случайных фраз, скрежетом и треском ломающегося бытия, фальшивыми мелодиями чужих неоконченных драм и неудовлетворенных страстей. Эти звуки бесконечной чередой носятся по бескрайним лабиринтам внутреннего уха, отражаются, сливаясь, блекнут и умирают.
Все это как бы снаружи.
А внутри тихо клокочет липкий, вязкий клей подсознания, и пузыри мыслей силятся вырваться наружу. Каждый пузырь кажется очень важным и значительным, пока он ворочается в клею, но вырываясь из него, тут же лопается, оставляя лишь легкий пар беспокойства, да невесомые слова. Слова парят в сознании, как пушинки одуванчика, пока их не подхватит пронзительный ветер бытия и не унесет прочь. Он расшвыривает пушинки слов куда попало, и несется дальше один, расталкивая небесные тела и волнуя мировой эфир. Чистый и свободный, с необыкновенной легкостью проникает он за ту неприступную стену, которая отделяет суетный мир быстро меняющихся дрожащих теней от мира вечных и совершенных вещей.
Эти вещи, должно быть, правильной формы, хотя нельзя сказать, какой именно. Они все светятся изнутри. Все, кроме одной, которая глубокого черного цвета и вбирает в себя свет всех остальных вещей. Они располагаются частично одна внутри другой, но это нисколько им не мешает. Периметра там нет. Нет и движения. И внутренний свет этот не холодный и не теплый, он не резок и не ласков, но он ровный, постоянный, идущий изнутри, из самых недр мироздания, никогда не угасает и не меняется. Тщетно пытается взгляд пробуравить неприступную стену, отделяющую его от этого мира. Но ему никогда это не удается. Гадкое ползучее безобразие застилает беспомощный взгляд. Оно цвета врожденной тупости, цвета затылочного зрения, цвета колготок старой девы, злобствующей на весь мир. А может, вовсе и нет никакого такого безобразия, а есть только непреходящее человеческое бессилие и усталость...
Наконец взгляд не выдерживает и начинает дрожать, а потом вновь обреченно пускается привычным путем - от центра к периметру, от периметра к центру. Безобразие с неохотой уползает на свое место, ближе к к затылку и там затаивается до поры. С грохотом захлопывается котел подсознания с кипящим клеем, и лишь изредка из-под крышки вырывается пар. Привычный ритм жизни вновь пускает в ход бесчисленные винтики и колесики, двигающие взгляд туда и сюда, и так будет продолжаться до тех пор, пока однажды, в единый и неуловимый миг он не остановится совсем и не погаснет. Тогда быстротечный ветер бытия налетит и понесет его сквозь все преграды, чтобы однажды легко и просто зажечь его вновь, но где и когда - неизвестно.
