(Научно-фантастическая повесть)
Ма, милая ма… Увижу ли я тебя когда-нибудь? Твои глаза с добродушной лукавинкой? Почувствую ли тепло твоих ласковых рук?..
Интересно, чем сейчас занимается ма? Возможно, наводит в доме порядок или терпеливо объясняет МАШу,[1] как приготовить папино любимое блюдо — вареники с вишнями. А может, закончив дела, смотрит новый импрессио-фильм; и Малыш, наверное, на ее коленях. Развалился черный жирный лентяй, мурлыкает и царапает твои руки, требуя, чтобы его гладили. Малыша, пожалуй, уже нет в живых — прошло ведь так много времени…
Ма, милая ма! Чем бы ты ни занималась, а беспокойство за своего «непутевого» (мало ему дел на Земле, так нет — звезды открывать захотел!) не покидает тебя ни на минуту.
Что ж, после случившегося… Впрочем, даже если это и не случилось бы… Ведь нас разделяют миллиарды километров — четыре световых года. За четырнадцать лет полета[2] многое могло произойти. Но случилось это!
Помню. Хорошо помню последние дни перед стартом. Их я провел дома.
Теплый апрельский вечер. Окно открыто. В саду оживленно «беседуют» коты. Малыш задает тон. И чудные, пьянящие запахи: набухающих почек, весеннего ветра, влажной земли…
Придется ли когда-нибудь еще ощутить это?..
Ма хлопочет на кухне. За нею тенью следует МАШ. Он копирует мамины движения и охает глухим и скрипучим голосом. Они готовят прощальный ужин — заливное из осетрины, пахучий плов и пирожки с капустой…
Сейчас я особенно часто задумываюсь — на это, увы, есть время, — что заставило меня выбрать профессию звездолетчика. Я же прекрасно знал, на что иду: быть заключенным, на многие годы, в металлической коробке летящего звездолета. Экипаж небольшой — два-три человека, И однообразная, до одури, но крайне опасная работа. Шанс на возвращение из межзвездного рейса расценивается примерно как пятьдесят на пятьдесят. Разочарование в жизни? Нет. Неудачная любовь? По правде говоря, я еще не успел кого-либо полюбить. Так что же? Просто до банальности: как в средневековую пору Колумб шагнул на палубу хрупкой каравеллы, чтобы открыть путь в Индию — быть первопроходцем, так и я. Жажда видеть, знать больше, чем дано прочим. Стремление первым взглянуть и даже, если удастся, ступить на безжизненную поверхность чужого и враждебного Мира.
Моя мечта сбылась. Чужой мир, чужая звездная система нами исследована. Мы возвращаемся домой? Нет — возвращение отменяется! Мы никогда не вернемся домой и не увидим…
— Слышь, Петро! А у нас под Киевом вишня цветет. Сады как молоком облиты. Девчата гуляют…
Не один я в эту минуту вспоминаю оставшееся за световыми годами пути. Вот и Семен: «Девчата гуляют…» Мы с ним учились вместе. Он на квантомеханическом, я же на астробиологическом отделениях. Семен — двухметровая глыба, добродушный и невероятно выносливый человек. Никто в училище лучше него не переносил нагрузки при испытаниях. С тебя сойдет семь потов, а он небрежно смахнет капельки влаги и затянет: «А кто ж, мине молодую, тай до дому доведе!..».
Думы о прошлом овладели всем экипажем. Наверное, я не прав. Наш капитан… Для него рев аварийной сирены и гонг на обед звучат одинаково. Его эмоциональный индекс ЭмКУ равен 12 баллам (У меня же всего 9). Среди десятимиллиардного населения Земли людей с таким индексом ЭмКУ насчитывается единицы. За семь лет полета я не слышал от него раздраженного выражения, не замечал на лице и тени задумчивости. Иногда мне казалось: это не человек, а робот. Так неужели и ему не тяжело от сознания того, что Земля, Родина — потеряны? Не верю! Правда, единственный раз за полет Капитан несколько оттаял. Это случилось совсем недавно…
Гонг могучей волной прокатился по звездолету. Задание выполнено! Исследовательский полет к системе двойной звезды Альфа Центавра закончен.
«Домой!» — звал гонг. «Домой!» — ревели дюзы. «Домой!» — забилось, защемило сердце.
Последний прощальный поклон-разворот звездам-сестрам, и звездолет ложится на курс: Альфа Центавра — Солнечная система.
Капитан пригласил меня и Семена в кают-компанию. Молча подошел к сейфу, где хранилась документация звездолета, открыл его и достал бутылку звездного шампанского.
— Сегодня знаменательный день, — сказал Капитан. — Мы закончили исследование и возвращаемся домой!
В старину, когда океанские корабли пересекали экватор, каждого новичка, по традиции, представляли богу моря Нептуну. У нас, звездолетчиков, таким экватором является конец исследования и возвращение домой. Боги нам не нужны — сами находимся дальше любого бога. Этот день, единственный за полет, мы встречаем с бокалом вина в руке.
— Первый тост, — Капитан замолчал (невероятно!), нахмурился, на лице появилось задумчивое выражение. — За тех, кто не вернулся домой! — взволновано закончил он.
Вино выпито. Капитан включил иллюзиофон, и кают-компания наполнилась звуками тысячи труб. Они гордо и горько пели:
— Не все вернулись из космической звездной дали!.. — затихли траурные звуки.
— А теперь за тех, кто возвращается домой!!!
С того знаменательного дня прошло 15 суток. Звездолет закончил разворот и набирает скорость. Впереди семь однообразных и опасных лет полета. Но мы об этом не думаем, а мечтаем и в своих мечтах представляем возвращение на Землю.
