Гаранин отошел от мольберта и вытер капающую из носа кровь. Без наркотиков он не писал и постоянно увеличивал дозу. Засунув в ноздри ватные тампончики и дыша ртом, художник снова взялся за кисть.
Его посещали фантастические видения и образы: персонажи картин выходили из рамы и говорили с ним, он легко переносился во времени и пространстве куда угодно. Словом, ничто не сковывало его творческий поток, и Гаранин чувствовал себя богом, которому все подвластно. Переживаемый им эйфорический восторг сменялся приступами жесточайшей депрессии. Лекарство от нее было тем же.
Художник смелыми мазками накладывал краску на холст, когда посреди мастерской появился человек со шпагой в руке.
– Меня зовут Уильям, – представился он. – Я гладиатор из «Медвежьего сада».
– Гладиатор? – поразился Гаранин.
Гость изъяснялся по-английски, но художник все понимал. В состоянии измененного сознания языковые границы стираются, как и все прочие.
– Я выходил на помост, чтобы сражаться за деньги… Я не убийца!
– Никто тебя не обвиняет, чувак, – улыбнулся Гаранин. – Судьбу побежденного решает публика.
– Вы меня не поняли, сэр…
– Я не знаток ваших гладиаторских законов, – признал художник, опуская кисть и с любопытством разглядывая собеседника. – Просвети меня, если хочешь.
– Это бои без правил. Сам дьявол втянул меня в свою игру! Я потерял честь и достоинство ради нее…
– Ты о женщине, что ли? Поверь, чувак, баба не стоит твоих страданий. Новая любовь – лучшее средство от старой. У меня есть знакомые натурщицы, пальчики оближешь! Выбирай любую.
– Я не за этим пришел, – нахмурился гладиатор. – Кто-то должен меня остановить, сэр. Меня и ее! Больше так продолжаться не может. Мы сеем зло и прокладываем себе дорогу в пекло! Ей-то все равно, а меня порой такая жуть берет… хоть в петлю лезь. Но с тех пор, как я связался с ней, у меня нет своей воли. Я ее раб, сэр. Кто-то обязан положить этому конец!
– Ты принимаешь меня за кого-то другого, – заявил Гаранин. – Я тебе не судья. А твоя подружка наверняка обычная шлюха, которой ты позволяешь вертеть собой. Хочешь расслабиться? Один вдох, и ты уносишься на небеса!
– Это что-то вроде опиума?
– Ты пробовал? Значит, в курсе, как погрузиться в нирвану и не париться. За чем же дело стало?
– Она – почище этого, сэр. Это не любовная страсть! Нет. Все гораздо хуже! Вы только разок прикасаетесь к ней… и вам уже не вырваться. Она поглощает вас… подчиняет, и вы служите ей, а не себе.
– Ого! Да ты, по ходу, дамский угодник! – рассмеялся художник, ощущая чудесную легкость и полную свободу. – Право, не знаю, чем тебе помочь. Покажи мне свою красотку, и я напишу ее портрет.
– Она всегда со мной, сэр…
Гаранин оглянулся, но никого, кроме гладиатора, не увидел. Стены мастерской раздвинулись, вместо драпировок и гипсовых бюстов появились черные развалины. Запахло гарью и речной тиной.
– Это моя нора, – сказал гость, показывая на руины. – Логово зверя. Видишь, до чего я дошел?
– Н-да… жилищные условия у тебя хуже некуда, – сочувственно вздохнул художник.
– Самому мне не справиться со своей бедой, сэр!
– Что я могу сделать, чувак? Квартиры распределяет мэрия, а денег у меня самого кот наплакал. Всё уходит на наркоту!
– Вы опять не поняли…
* * *
Из всего десятого класса только Антон Бессонов не мог поладить с молодой учительницей истории. Спорил, задавал каверзные вопросы, дерзил.
– Ты че с ней заелся? Неровно дышишь? – подтрунивали над ним товарищи. – Она же не вредная, молодая просто, неопытная. Смущается, вот и перегибает палку. Будешь продолжать в том же духе, она тебе аттестат испортит. Поставит плохую оценку, придется пересдавать или платить.
Антон то огрызался, то отмалчивался. Аттестат его не волновал, в отличие от родителей. Жизнь вдруг открылась ему с неожиданной стороны, о которой он раньше не задумывался. Свое странное состояние он объяснял себе чем угодно, кроме истинной причины. Антон, как и большинство его сверстников, равнодушно относился к учебе и предпочитал проводить время в спортивном зале и за компьютером. Чтобы мать не изводила его нотациями, он запирался у себя в комнате или пропадал вечерами на улице. Отец, занятый бизнесом, мало обращал внимания на сына. Изредка он спрашивал, как у того дела в гимназии, Антон отделывался общими фразами. Мать помалкивала, чтобы не нарываться на семейный скандал.