Светало. Одинокий всадник спешился у лестницы, прошел сквозь зияющий черный зев, где скоро встанут ворота, и застыл на краю темного колодца. Женщина, что лежала там, на обсидиановом возвышении, узнала его по очертаниям фигуры, по посадке головы... да она и не ждала никого другого. Порыв холодного ветра с ледников донес до нее запах свежей крови.
Когда он вышел на свет, стало видно, что он покрыт кровью с ног до головы, словно побывал на бойне. На левом предплечье засохла грязь: должно быть, он падал с коня...
Мужчина встал на самом краю котлована, глубокого, как ущелья Долины, окруженного загадочными механизмами из метеоритного железа со светящимися кристаллами. Магические линии слабо мерцали в свете нарождающегося дня. Повсюду на мостках и на платформах внутри котлована виднелись фигуры спящих людей, — они свалились от изнеможения прямо в колдовских кругах из серебристой пыли, засохшей крови, дыма и света.
Мужчина посмотрел в глаза женщине, единственной, что бодрствовала на своем постаменте.
Великое Заклятье отняло у нее все силы. Она с трудом приподнялась на локтях и закашлялась, чувствуя себя вдвое старше своих шестидесяти лет. Он двинулся к ней, осторожно проходя по бамбуковым навесным мостикам и переходам, сплетавшимся в исполинском котловане в подобие тончайшей паутины, и по тому, как медленно, с трудом он переставлял ноги, то и дело останавливаясь, чтобы перевести дух, было ясно, что и у него нынче выдалась нелегкая ночь.
— Все готово, — обратилась к нему женщина, когда он приблизился. — Чары мы наложили, как сумели. Только не пересекай вон ту линию, и все будет в порядке.
Он с почтением относился к магии. Увы, в эти дни такое сделалось редкостью. Глядя, как он озирается по сторонам, женщина гадала: видит ли он сейчас то же, что и она — грядущие очертания величайшей цитадели.
Каждая руна, каждый сигил, каждый круг был начертан по отдельности, ее рукой, или руками тех чародеев, что спали сейчас вокруг, утомленные непосильной работой.
И все это зря...
Все впустую.
Она спросила:
— Они погибли?
Он кивнул.
— Все до единого?
— Да.
Ей было больно это слышать. Она знала и любила многих из тех, кто был убит в эту ночь.
— Почему ты не позвал нас на помощь?
Лицо его было грязным и небритым; и даже концы длинных волос перепачканы. Голос скрежетал, как ржавое железо.
— У вас был один-единственный шанс наложить все эти заклятья. Ты же сама говорила... Миг, когда достигает пика сила солнца, луны и звезд. — Он сглотнул, превозмогая боль. — Жертва была не напрасной.
Она скрестила руки на обнаженной груди, под тяжелым темно-синим плащом. Утро выдалось зябким. Где-то вдалеке журчали в скалах ручейки. Пахло влажной землей. В Долине пробуждались птицы.
— Нет, — возразила она. — Напрасной... ибо мы потерпели неудачу. Мы отдали все силы, но этого оказалось мало. И все это... — Она обвела рукой яму фундамента, недостроенные стены, замершие в неподвижности механизмы и паутину световых магических линий. — ...Все это пропадет втуне, и мы останемся ни с чем.
Голова ее поникла. Она не плакала уже много — лет, с того дня, когда осознала истину, слишком ужасную, чтобы ее можно было выразить словами. Скорбь ее была подобна свинцовому жернову, утягивавшему их обоих в бездонные глубины отчаяния.
— Мне очень жаль...
— Ты видел? — Голос Джил Паттерсон звучал не громче шороха сухих ветвей плюща по каменной стене. Привычка сливаться с тенями давно уже стала для нее второй натурой. Двор, простиравшийся перед ними, казался пустым и тихим. Мраморные плиты на земле почти полностью скрывали грязь и лишайник, разросшийся кустарник мешал обзору; и все же она могла бы поклясться, что там что-то мелькнуло. — Чувствуешь?
На долю дюйма она продвинулась вперед, чтобы разглядеть получше, но стараясь все так же держаться в тени разрушенного перистиля.
— Что это?
Невольно на ум приходили призраки.
Пять лет прошло с тех пор, как здесь погибли восемь тысяч человек, — то была страшная ночь, и, возможно, их духи еще населяют эти места.
— Не имею ни малейшего понятия, дорогая.
Она не слышала, как он вернулся, после того как осмотрел внешний двор здания: он всегда умел двигаться совершенно бесшумно. В голосе, звучавшем так тихо, что никто, кроме Джил, не смог бы расслышать его слов, звучали мягкие бархатистые нотки и, одновременно, надтреснутая жесткость старой бронзы. Синие глаза ярко блестели в тени надвинутого капюшона.
— Но там что-то есть.
— О, да. — Ингольд Инглорион, Архимаг Запада, умел прислушиваться так, что казалось: слух его объемлет весь этот обуглившийся, искореженный, опустевший город вокруг, улавливает все звуки, как мертвые, так и живые. — Сдается мне, — добавил он шепотом, прозвучавшим словно бы прямо в сознании Джил, — что наш преследователь объявился, как только мы миновали городские ворота.
Он сделал знак рукой, — почти неприметный, но после пяти лет совместных странствий в поисках книг и магических артефактов среди руин городов, населенных лишь упырями и чудовищами, приучили ее обращать внимание на такие вещи. Джил не слишком доверяла магии, равно как и не верила в призраков, а также в фей или в НЛО, — но распознать защитные чары было ей вполне под силу, и она прекрасно знала, что защитные чары Ингольда порой оказываются куда более прочными, чем иные вполне реальные крепости с крышей и стенами.
