— Время не подскажешь?
— Московское время: восемь часов сорок две минуты пятьдесят пять секунд, первое апреля, вторник.
— Спасибо. У тебя спина белая.
— Московское время: восемь часов сорок три минуты, первое апреля, вторник… московское время…
Напрасно я его раздразнил.
Человек-Часы раскачивается из стороны в сторону.
На голове у него шлем из картона и фольги: экранирует излучение инопланетного регенератора. Руки по швам, плечи расправлены. Осанка безупречна. Халат распахнулся, видна хилая, в редких волосках, грудь. Засаленный полосатый халат, как у Ходжи Насреддина. На ногах трогательные тапочки-собачки. Породу тапочек выяснить не удается.
Подвесьте этого парня вниз головой — и будет вам трогательный маятник.
Занятных личностей тут хватает…
— Московское время: восемь часов сорок четыре минуты, первое апреля, вторник!
Как летит время…
Санитары выводят Человека-Часы из столовой. Нервный персонал.
Попав в психушку, я заявил Мистеру Сычу:
— Доктор, я нормальный. Я здесь по ошибке.
И сам отчетливо понял в этот момент: зря заявил…
— Мы разберемся, — ответил он. — Не волнуйтесь.
Мистер Сыч он по причине характерного носа и очков.
Фигура у него, как у сома. И усы такие же. Типичный психиатр: плотный, ухоженный, спокойный. В костюме и при галстуке. В начищенных до блеска туфлях.
Упекли меня сюда собственные пращуры. Для моей же пользы. Ага.
На завтрак дают овсяную кашу, липкую и холодную, бутерброд с маслом и тоненьким пластиком сыра, компот из сухофруктов. Паршивая жрачка. Еще подкармливают таблетками и порошочками, от которых организм форматируется, от которых аппетит пропадает напрочь. В учебных комнатах висят плакаты с названиями препаратов и спектром их действия. Эти плакаты, словно карты наступления немецких войск…
Галоперидоловые маневры.
Психушка — это закрытые двери. Группа «The Doors» не приветствуется. Олдос Хаксли — запрещенная литература!
Знаете, в кабинете у Мистера Сыча на полочке — лежит на подставке квадратная бутылка, а внутри нее — кораблик.
Горлышко запечатано пробкой. Красивый кораблик: черный с золотой полосой по борту; лакированная палуба; будто бы надутые ветром паруса; аккуратные пушечки; древнегреческая богиня на носу…
Вот только в открытом море этот фрегат и минуты не выдержит. Кораблик и Мистер Сыч по-моему похожи. Последний тоже красив и самоуверен лишь до тех пор, пока находится на территории больницы.
Для позитива — хомяки в безводном аквариуме. Гляньте, они в коридоре. Над аквариумом, на стене, масляно-красные буквы складываются во фразу: «Красота спасет мир!»
Хомяки — усердные ребята. Они без устали крутят колеса.
Они практически живут на колесах. Как мы.
Процент сумасшедших в мире выше, чем вам кажется.
А началось все с того…
А началось все с того, что в марте меня бросила девушка. Ушла к капитану институтской баскетбольной команды. Напоследок она сказала:
— Давай останемся друзьями.
Абсолютный хит на конкурсе идиотских фраз-прощаний.
Представьте обратную штуку: руководители стран подписывают мирное соглашение, пожимают руки, обнимаются, хлопают друг друга по спине и говорят: а может быть, останемся врагами?
— Нет.
— Ты такой же, как все, — сказала она. — И вообще, я не люблю журналистов.
После этой фразы я до вечера гулял по городу и пил пиво.
— Вообще-то, я — врач, — говорил я себе.
Город был словно банка просроченных шпрот. Ненавижу шпроты.
Небо по цвету: мокрота курильщика, заметны прожилки крови. Ночью — снег, днем — дождь. И после дождя пахнет не озоном, а дешевым табаком. В общем, вы в курсе: дрянь погода, нормальный человек из дома не высунется. Поход в продуктовый магазин через дорогу приравнивается к подвигу.
…Но журналист обязан собирать материал.
Я, в основном, собирал его в ночных клубах.
Позвонил Игоряну в десять и спросил, не занят ли он. Он сказал, что не занят и с удовольствием составит мне компанию. Забились у входа в «Ковчег».
Я снимаю однокомнатную квартиру на окраине, за лодочной станцией, где часто отключают электричество и воду. Зато жилье дешевое, да и родителям не так легко добираться до меня с противоположного конца города.
Типа независимость.
Узкая асфальтовая дорожка выписывает крендели, петляет между обшарпанными пятиэтажками. Вот на стене красными кирпичами выложено: «СЛАВА МОСКОВСКОЙ ОЛИМПИАДЕ 80!». Изображен олимпийский мишка. Шагаю мимо заброшенной игровой площадки, мимо руин сказочного городка. Была мода, строили их в 90-х. Не руины, а городки. Из высокой горницы, где воняло мочой, надо было бежать по деревянному настилу, попадать в горницу поменьше, — и по крутой горке скатываться прямо в объятия улыбающегося, покрытого лаком крокодила. И вынимать из жопы занозы.
Срезая углы, двадцать минут спустя я на набережной Волати.
Волать — это река в небольшом славянском городе Алексееве.
Я в нем родился и живу.
Вдоль набережной одинаковые тополя, культи ветвей прижгли зеленкой; на расставленных в шахматном порядке лавочках вырезаны любовные признания, номера телефонов, непотребные слова.
Дождевые капли скатываются за шиворот, я натягиваю капюшон — ветер усиливается. Вжимаю голову в плечи и продолжаю путь. Свинцовые волны накатывают на гранитные плиты, с того берега — пялится черными провалами окон запущенная гостиница «Россия». У пешеходного («горбатого») моста дремлют прогулочные катера.
