Боль! Боль в глазах. Именно это я почувствовал, когда очнулся от нарушения ритма движения нашего ГАЗона. Все тело затекло и, несмотря на работающий обогрев, в кабине было довольно прохладно. Посмотрев на хронометр, я удивился, казалось, что спал уже часов пять, а выходило, что пересел на пассажирское место только два часа назад. Переведя взгляд на водителя, я спросил:
— Серега! Что случилось? Почему остановился?
В это время он что–то говорил по рации. Оторвавшись от нее, посмотрел на меня и ответил:
— Все нормально, Батя! Пора доливать солярку.
После этого выругался и продолжил:
— Хотя по расчету Коли топлива должно было еще хватить километров на сто. Вот встанем в раскоряку посреди Каспийского моря, тогда в такой холод считай, дело — труба!
После этого он опять выругался и начал уже громко говорить по рации:
— Алло! Алло Флюр! Хан, твою мать, отзывайся!
Из приемника донесся искаженный помехами голос Флюра:
— Ну что орешь, Малой? Нарушаешь это белое безмолвие? Страшно стало, поболтать хочется?
Из динамика раздались отрывистые, каркающие звуки смеха, потом Флюр продолжил:
— Серега! Если даже отстал и заблудился — не боись, держи хвост пистолетом. В случае чего разбуди Батю, вот уж он тебе вставит, сразу в мозгах прояснится, и быстро нас догонишь.
Из рации опять донеслись булькающие звуки смеха. Сергей уже более тихим голосом стал бубнить в микрофон:
— Да хватит тебе подкалывать! Соляра заканчивается, надо останавливаться и заправляться. У нас движок уже начал кашлять, минут через пять заглохнет. Я тебе, когда еще говорил, что лампочка загорелась. А ты — не суетись, не суетись! Спешка нужна только при ловле блох. Вот сейчас доловимся — двигатель заглохнет, потом, при таком морозе, будем целый час заводить.
На улице стоял сорокаградусный мороз. Время было ближе к вечеру, солнце уже скрылось и начало темнеть, но все равно без солнцезащитных очков смотреть на открывающуюся снежную равнину было невозможно. Да судя по моим глазам, долго в солнечную погоду управлять вездеходом я не смогу. Возраст уже не тот, за пятьдесят все–таки. Почти семь лет мы находимся в нечеловеческих условиях постоянной борьбы с диким холодом и нехваткой элементарных, жизненно необходимых вещей, включая продукты и топливо. Эти мысли свинцовым обручем давили голову. Пытаясь уйти от них, я посмотрел на моего напарника с намерением пошутить, или сказать какую–нибудь умную фразу. Но слова застряли у меня в горле. Отстраненным взором стороннего наблюдателя я увидел лицо Сергея и сравнил его с тем, каким оно было семь лет назад. Тогда это был симпатичный двадцатипятилетний парень — сила и здоровье буквально выпирали из него. Сейчас же им можно было пугать детей и молоденьких девушек. Лицо изможденное, кожа во многих местах была обморожена и шелушилась, это не скрывала даже трехдневная щетина. Я потрогал свое лицо, прикосновения не чувствовались. Наверное, верхняя часть кожи тоже была обморожена и, думаю, вид был у меня пострашнее, чем у Сереги — все–таки возраст.
Силой воли я подавил в себе эти упаднические мысли и уже бодрым голосом сказал:
— Серж! Ну, ты и страшен, бродяга! В прежние времена тебя без всякого кастинга взяли бы на роль зомби в любом голливудском фильме — ужасов.
Он обиженно закусил губы и надтреснутым, скрипучим голосом ответил:
— Да! А вы себя–то давно в зеркале видели? И вообще, я своей Наташке и такой нравлюсь, а мнения других меня не интересуют.
После этого он отвернулся, и начал с деловым видом что–то разглядывать на приборном щитке ГАЗона. Я его хлопнул по плечу и уже другим тоном произнес:
— Малой, не обижайся! Мы все сейчас такие, но зато живые! А что кожа обморожена, так это ерунда, в теплых краях отрастет новая.
В это время из рации донесся голос Саши:
— Серега! Сейчас все поворачивают к тебе. Буди Батю, минут через десять подъедем. Я предупредил наших дам, чтобы начинали готовить обед. Думаю, раз вдвое суток супчик похлебать надо, а то все внутри слипнется нафиг. Устроим заодно совещание — что будем делать дальше. С таким расходом — топлива может и не хватить до Баку.
Вместо Сергея рацию взял я, и нарочито строгим тоном сказал:
— Прием! Санек, вы, что там засоряете эфир. Поспать, блин, не даете! Скажи Флюру, что с его голосом только в общественном туалете кричать — занято.
Из динамика донеслись отдаленные звуки смеха. Я между тем продолжил:
— А насчет супчика ты прав — организм, он не железный, надо иногда его и побаловать. Тем более, в кунге, наверное, тепло и там — женщины.
Хохотнув, я закончил:
— Да и в полный рост можно будет встать, хоть немного размять кости. Не мешает и Колю пропустить по кругу — вставить ему пистон за такие расчеты. Какого черта он не учел, что при таком морозе расход топлива будет гораздо выше. Ладно, за обедом все обговорим, а сейчас всех ждем. С минуты на минуту наша таратайка заглохнет.
После этого, я передал рацию в руки Сергея, а сам закрыл глаза и откинулся на спинку пассажирского сиденья. В голову опять полезли мысли об истории нашей жизни после катастрофы. Возникла как живая сюрреалистичная картина ее последствий: развалины домов в Пущино после сильнейшего землетрясения, случившегося в результате взрыва Йеллоустоунского супервулкана, который располагался в такой, казалось бы, далекой Америке; трупы жителей соседней деревни, отравившихся вулканическими газами и, как приговор звучавшие слова немногих, все еще работающих радиостанций:
