Маленькие рассказы о маленькой Кате

Художник Шевердин П.Н.

Катя только училась говорить, но значение слов «зайка» и «солнышко» усвоила очень хорошо.

— Катя, кто у нас зайка?

— Катя зайка!

— Катя, кто у нас солнышко?

— Катя солнышко!

Катя увидела солнышко по телевизору, подбежала к нему и, показывая ручкой на экран, возбуждённо и радостно воскликнула: — Катя! Катя!

Бабушка уверяет, что слово «нет» родилось раньше Кати. Катя хорошо знает это слово и произносит его как «неть!»,

— Катя, надо колготочки надеть.

— Неть!

— Катя, надо игрушки убрать.

— Неть!

И, если Катя сказала своё «Неть!», значит так тому и быть!

Со временем Катя научилась говорить новое слово «попозже».

— Катя, надо кашку покушать.

— Попозже.

— Катя, пора спать ложиться.

— Попозже. — И так обезоружит взглядом своих голубеньких глазок с длиннющими ресничками, что подчиняешься беспрекословно!

— Ну, что ж! Попозже, так попозже!

Зато, когда заслышит стук чайной ложки о чашку, мигом вбежит на кухню, взгромоздится на свою любимую табуретку и… — Давай чай пить! Давай чай пить! — будто она не пила сутки, а то и более. И, пока чаепитие не окончится, Катя с кухни ни шагу.

Огурец Катя называла «гу-гу». Услышанное от нас, взрослых, слово «огурец», Катя переделала на свой лад, в удобное для себя слово «гу-гу».

Это «гу-гу» так восхитило меня, что и я огурцы стал называть не иначе, как «гу-гу».

Прошло не так уж и много времени, как однажды Катя отчётливо произнесла: — Огурец!

— Катя! — спохватился я, — Катя! Гу-гу!

Катя удивлённо посмотрела на меня, о чём, мол, это ты, дедушка?

Я остался непонятым!

— Огурец! — Катя взрослела.

Катя на паласе увлечённо и сосредоточенно играла со своими игрушками. Бабушка, сидевшая в кресле с вечным вязанием, посматривая на Катю, сказала: — А Катя у нас красивая!

— Конечно! — тут же вставила Катя, чем ввела всех в изумление. Понимала ли Катя, о чём зашла речь, или же это получилось совершенно случайно, остаётся только гадать.

Пожалуй, самый первый предмет домашнего обихода, который Катя стала воспринимать сознательно, были часы. Часы настенные, часы настольные, часы наручные… Они в каждой комнате квартиры. Катя показывает на них ручонкой и говорит: — Тики-тики.

Прильнёт своим маленьким ушком к бабушкиным наручным часам и вслушивается в их тиканье, при этом глазки у Кати засветятся радостью и она снова и снова повторит своё очаровательное «тики-тики».

Катя научилась говорить слово «час». Это, пожалуй, самое первое слово, которое она вообще сказала.

Почему её внимание так притягивали часы всех марок и всех систем, даже нарисованные на витринах часовых мастерских — объяснить затрудняюсь.

Вторым увлечением Кати, после часов, были электрические лампы: люстры, торшеры, настольные и настенные светильники. Едва Катя завидит их, непременно надо включить.

— Зачем же включить, Катя?

— Включить лампу! — настаивает Катя. А мне всё слышится: — «вампу».

— Зачем же включить, Катя! На улице день, светло! Вечером и включим.

— Включить! — без тени каприза, но настойчиво просит Катя.

Включишь лампу, Катя встрепенётся от радости — лампа засветилась! Нравится Кате самой нажимать кнопки выключателей, нравится Катевидеть, как светится лампа.

Как-то я с вечера был занят каким-то важным делом и спать лёг довольно поздно, не собираясь утром рано подниматься. Катя утром, видя, что я всё ещё не просыпаюсь, хотя все остальные уже давно проснулись, подошла к моей постели и, потормошив укрывавшее меня одеяло, сказала: — Дедушка, вставай! Дедушка! — и показывая ручонкой на окно, веско добавила: — Ночи уже нету!

Этот веский аргумент сразил меня! Возразить было нечего. От неожиданности, услышав детское логически верное мышление, я громко рассмеялся и поднялся с моей тёплой постели. Спать расхотелось.

Однажды Катю оставили наедине со мной на продолжительное время. Меня подробно проинструктировали, когда, в какое установленное время надо было накормить Катю и когда уложить её спать.

Всё мы сделали как надо. И во-время вместе покормились, и убрали за собой, и посуду вместе помыли, и на большой игрушке покатались, и даже книжки почитали.

А перед тем, как уложить Катю спать, я взял привлекший моё внимание оставленный бабушкой за ненадобностью — потому что он был для неё слишком ярким — лак для ногтей и предложил Кате сделать маникюр. На что Катя охотно согласилась.

Я аккуратно покрыл ярким красным лаком ноготочки пальчиков её левой ручонки, слегка подул на них и сказал Кате, чтобы она подержала так пальчики до тех пор, пока лак застынет. Затем я покрыл лаком ноготочки правой ручонки и, когда, казалось бы, вся маникюрная процедура была завершена, как что-то мне не совсем понравилось.

— Погоди, Катя, — сказал я. — Дай-ка мне правую ручку, что-то мне вот здесь не очень нравится. Кажется, я сделал плохо.

Катя покорно и терпеливо выждала, пока я заново покрыл лаком два или три ноготочка, и после того, как я остался доволен своей работой, она вдруг подставила мне широко разведённые пальчики левой ручки и твёрдо сказала: — Плохо!

Не противясь, я повторно покрыл лаком все ноготочки её левой ручки.

Если дверь Катиной комнаты неожиданно захлопнется, то из-за отсутствия на ней с той стороны сломанной ручки, дверь открыть просто так практически невозможно. И вот однажды это как раз и случилось! Дверь захлопнулась! Катя, мама и папа оказались взаперти!