Люди и судьбы

Их везли в товарном вагоне, битком набитом пленными, как скот. Они могли только стоять. Если кто-то падал, то уже не поднимался: пространство над ним смыкалось, и тот, кто еще час назад считался человеком, превращался в подставку. Только через три дня вагон открыли, трупы заставили вынести тем же пленным, и в первый раз за трое суток дали поесть — соленой селедки. Голодные, изможденные люди, не думая о том, что эта еда погубит их всех, накинулись на рыбу. Ивану тоже достался хвост селедки. Голодный желудок свело как судорогой. Единственная мысль: «Только бы не упасть», — сверлила мозг.

Через час начала мучить жажда. Вернее, она мучила все это время, но после селедки рефлекс на выживание атрофировался, нутро горело, язык стал каменным и не ворочался. Тогда кто-то в вагоне предложил помочиться ему прямо в рот. Казалось, что потом и умирать легче будет. В помутненном сознании билась мысль: пить. Иван потерял счет времени.

Сколько их везли — несколько дней или неделю — он не знал. После селедки в вагоне стало посвободнее — на очередной остановке трупы вновь вынесли, и теперь по очереди можно было даже сидеть. Им в вагон подали какие-то помои — отварные картофельные очистки. Они жменями брали их из ведра — кому досталось, и пытались есть. На какой-то по счету день вагон открыли, кто мог передвигаться — вышел сам. Тех, кто не мог, подгоняли прикладами. А тех, кому уже было все безразлично, скинули в кучу и оставили умирать.

Ивану исполнилось только двадцать пять лет, и он, благодаря молодости и крестьянской жизнестойкости, шатаясь, вылез из вагона. Мелькнула даже мысль, что ад закончился: светило солнце, зеленая кровля деревьев переливалась чистотой и свежестью, а на земле блестели лужи воды. Он жадно припал к земле, пытаясь выпить хоть глоточек. Кто способен был стоять на ногах, поступили также, но к ним подбежали немцы, послышалась команда:

— Шнель! Шнель!

Их долго вели, подгоняя прикладами. Когда начало темнеть и проходили какой-то населенный пункт, в толпу иногда летел кусок хлеба или картофелина. Слышалась украинская речь.

— Значит, мы еще у себя дома и сердобольные земляки пытаются помочь, — мелькнула мысль. — Если бы были силы, можно было бы попробовать бежать. Но сил не было.

Ночью они подошли к лагерю, в несколько рядов обтянутому колючей проволокой. Их загнали, как скот, и железные ворота закрылись. Изможденные люди попадали прямо в пыль, радуясь этой первой возможности лечь.

Короткая летняя ночь промелькнула незаметно. Только успели забыться тяжелым коротким сном, как снова резкая команда:

— Русишь, арбайтен, — дали лопаты, они должны были копать яму для мертвых.

Рядом с Иваном копал мужчина среднего роста. Он тяжело дышал, старался беречь силы — тех, кто не мог работать, добивали прикладами. Мужчина обратил внимание на Ивана, шепотом спросил:

— Откуда будешь? — и тут же добавил: — Я - из Киева.

Все столько времени двигались безликой

массой, что соскучились по родной человеческой речи.

— А я с Кубани, — одними губами прошептал Иван.

— Так мы почти земляки.

Собрата по несчастью звали Петром. Оказывается, они вместе, еще под Киевом, попали в окружение.

— Ты держись поближе ко мне, — обратился Петро к Ивану. — Вдвоем легче

выжить.

Он кивнул и продолжал работу. Когда закончили копать, Петро незаметно подошел:

— Як стемние, приходь. Погутарить надо.

Днем им принесли какую-то похлебку. Есть ее было невозможно: вонючая смесь из гнилой картошки и отрубей. Но нужно как-то выживать, и Иван заставил себя проглотить две жмени. Поставили и бочку с водой.

Вечером их опять привели в лагерь. Как и прошлой ночью, попадали на землю, кто где. Иван старался держать Петра в поле зрения, но в такой скученности это удавалось с трудом. Подойти поближе было очень опасно. Если фашисты видели, что кто-то общается, подозревали сговор и расправлялись тут же, на месте. Поэтому глубокой ночью, когда все повально спали, он тихонько подполз к Петру:

— Давай знакомиться с обстановкой. Придывляйся, колы часови сминяются, местность примечай.

Засыпал Иван с маленькой надеждой в сердце: может удастся бежать…

Прошло около месяца. Петро оказался хорошим разведчиком. Они уже знали, как меняются часовые, знали, что лучше находиться в середине толпы — есть возможность остаться незамеченными. Пленных водили на работу: то расчищать после взрывов завалы, то рыть траншеи. Но чаще всего копали ямы под могилы. Дорога каждый раз была разная, и они присматривались, где лучше можно скрыться. Иногда проходили через украинские села, женщины и дети подавали кусочки хлеба со словами:

— Дядько, нате.

Один раз повезло и Ивану. Женщина, сама худая, изможденная, протянула краюху хлеба и картошку. Он несколько раз замечал ее в толпе. Иван спрятал хлеб за пазуху — на всякий случай, а картошку решил разделить с Петром на ужин. Чтоб поменьше привлекать к себе внимание, они старались днем держаться на расстоянии.

В тот роковой для Петра день с работы они возвращались в сумерках. Вдруг сзади раздался шум, а затем автоматная стрельба. Никто не знал, что случилось, но было ясно: произошло что-то из ряда вон выходящее. По толпе прошел слух: