Лук возлежал на топчане и читал «Мастера и Маргариту» в подлиннике.
«… А стерлядь, стерлядь в серебристой кастрюльке, стерлядь кусками, переложенными раковыми шейками и свежей икрой? А яйца-кокотт, с шампиньоновым пюре в чашечках?..» Однако будильник на тумбочке и желудок настойчиво подсказывали ему, что пора ужинать и Лук вынужден был прервать неспешное общение с прекрасным.
– Князь!.. Кня-а-азь!
Рядовой Князьков, кочегар, воин второго периода, то есть отслуживший первое полугодие, дослуживающий второе, сунул в каморку краснощекое лицо:
– Ну, чо орать-то? Здесь я.
– Скажи мне, честной отрок, что у нас сегодня на ужин?
Князь ухмыльнулся дурацкому вопросу, но он давно уже притерпелся к дедовским причудам: скоро сам станет дедушкой, главным кочегаром и тогда вволю почудит, порадуется жизни, и здесь, в кочегарке, и в казарме…
– Рыба с картошкой.
– Вот как? А что же пюре – ля натюрель или из кожезаменителя?
Князь, уже после того, как заступил на смену, сходил на ужин и все испытал на себе.
– Из порошка сделана. Такая параша. Но горячей есть можно.
– Рыба – жареная ли?
– Угу.
– Ты, вот что, сходи-ка на кухню… да принеси мне рыбки.
– А что это я должен ходить? Не май месяц, холодно.
– Как не пойти, если дедушка просит?
– Пусть вон Степа сходит, он сейчас сюда зайдет.
– Степа– «черпак», – кротко возразил Лук, – а ты еще нет.
– Я через четыре недели тоже уже черпаком стану…
Глаза Лука распахнулись чуть шире и Князь с талейрановской ловкостью перевел разговор в безопасное русло:
– Без картошки тебе?
– Да. Возникшую пустоту заполни той же рыбой. Ступай. – Лук устало откинулся на комковатую подушку, формой и цветом похожую на переваренный пельмень.
Куда катится мир? Все мельчает и деградирует: младшие дерзят старшим, котел в трещинах, книги без иллюстраций… Сердцу необходим дембель. Дембель. Сегодня 29 февраля, через 27 дней приказ…
– Шура, здорово!
– А-а, Ген! Садись. Ну?
Младший сержант Свирс, студент-неудачник, родом из Москвы, тоже дед и лучший друг гвардии рядового Лука, разгильдяй, за два года так и не заслуживший третью лычку поперек погона, должен был рассказать захватывающую историю о том, как позавчера он очень, очень близко познакомился с одной девушкой, участницей художественной самодеятельности, прямо на территории части, в полковом клубе.
– Да нет, потом расскажу, я же сюда на минуту, мне моих в кино вести нужно. Закурить есть?
– Вон там «Прима»… И мне… Брось ты, пусть Жирнов ведет.
– Не, не…
– Что значит – не? Князь вот-вот рыбу принесет. Дежурный по части сегодня Магро, он сюда не ходит…
– О, принес? А почему неполная миска, а, Князь? Ты же половину по дороге сожрал…
– Ничего я не жрал, я ее уже и так наелся. Сколько дали, столько принес.
Князь лгал. Невысокий ростом, он выглядел грубо и крепко, руки и ноги у него были толще «луковых» раза в полтора и поесть он был горазд. Одну рыбеху – а съел, не удержался. Теперь он в нетерпении топтался, надеясь, что Лук отпустит его в клуб, смотреть фильм.
– Врешь! Губы-то жирные! В кандалы, в Нерчинск упекарчу мерзавца, к декабристу Анненкову!.. Обобрать старого человека!.. Какое еще кино??? Гена, ты слышал борзоту?.. Дедушка у котла надрывается, а молодой боец… Хрен с тобой, сделай «мишку» и шагай. В пол четвертого чтоб был здесь, не проспи.
– Так я уже сделал «мишку».
– Ну-ка?.. – Лук подошел к котлу; горка угольного жара в печи была приготовлена вполне грамотно: ее под утро раскатать, сковырнуть шлак, насыпать свежего угольку – и полдела – пар для полкового завтрака, считай, сделано.
– Нормально. Ладно, двигай, а то здесь взрослые дяденьки будут говорить о взрослых тетеньках…
– Давай, Генка, пока горячая.
– Йес, только в казарму позвоню…
Свирс делился впечатлениями, Лук с недоверчивой завистью слушал…
– Прямо на столе? На святом зеленом сукне? Бедные, бедные бильярдисты. Врешь ведь?..
– Саня, я тебе говорю!.. Ну клянусь!..
– А я вот на ноябрьские был в увольнении, переоделся и сразу же в общагу…
– Да, ты рассказывал уже. Ну, ну?..
Время за жаркой беседой текло незаметно, пару раз заходили в котельную люди, по делу и без дела, наконец пришло время отбоя и Лук остался один. Лук любил одиночество: в условиях срочной службы, когда 24 часа в сутки вокруг тебя локти, затылки и погоны сослуживцев – безлюдье редкая роскошь. Он принял душ, пометал в дверь перочинным ножом, вновь улегся на свой топчан, помечтал… Без пяти полночь. Сейчас придет дембельская весна, припоздавшая было из-за високосного олимпийского года, но неизбежная и такая желанная.
Лук откашлялся: пора было завершать ритуал, затеянный им девять месяцев тому назад, когда он только-только стал «черпаком», солдатом третьего периода службы. В тот далекий майский день вздумалось ему обозначить рубежи бесконечного времени армейской службы песней композитора Тухманова «Вечная весна», которую он слышал в исполнении певца Ободзинского. Задумано – сделано: в ночь на первое июня, ровно в полночь, в трусах и сапогах он вышел покурить в туалет и когда часы стали бить время, он громко и старательно пропел одну строчку из песни – «Три-и ме-еся-аца-а ле-ето-о…». В ночь на первое сентября, на полковых учениях в Агалатово, стоя дневальным возле палатки, он получил наряд вне очереди и строгое матерное взыскание от майора Ковешникова, ни с того ни с сего проорав в на весь лагерь: «Три-и ме-еся-аца-а о-о-сень…». В ночь на первое декабря, получив уже вожделенную должность старшего оператора котельной, сиречь – главного кочегара, он, не стесняясь присутствия своих младших товарищей по кочегарке, Степы и Князя, с торжеством пропел, глядя на гудящие котлы, третью строчку припева: «Три-и ме-еся-аца-а зи-има-а-а…». И теперь долгожданный миг настал!
