Следует воздать должное моему другу Шерлоку Холмсу: его желание заняться тем или иным расследованием никогда не имело под собой финансовой подоплеки. Он нередко отказывался от возможности заработать немалый гонорар, если дело не возбуждало в нем интереса, и так же часто без надежды на какую-либо мзду втягивался в истории, разжигавшие его любопытство и предоставлявшие ему шанс употребить свои логические способности на то, чтобы разобраться в сложном хитросплетении событий.
Где-то я уже отмечал, что 1894 год был для Холмса весьма насыщенным[1]. Мои заметки о тогдашних делах составили три больших тома, однако даже в тот год он взялся за расследование, не сулившее ему никакой денежной прибыли.
В ту осень мы как-то раз сидели за завтраком, не спеша листая многочисленные ежедневные газеты, которые выписывал Холмс.
— Вы ведь мне говорили, — вдруг произнес он, — что ваш друг Стэмфорд лечил сэра Эндрю Льюиса?
— Да, — подтвердил я, — Стэмфорд рассказывал мне, что вынужден был обратиться за советом к сэру Уильяму Гридону, но даже этого выдающегося специалиста озадачили симптомы.
— Вот как! — воскликнул Холмс. — А вы не помните, каковы они?
Я восстановил в памяти беседу, которую недели две назад вел со Стэмфордом за бильярдным столом.
— По-видимому, у сэра Эндрю полное истощение организма: очаговые повреждения кожи, головные боли, обмороки, выпадение волос, приступы тошноты. Судя по всему, пострадал и рассудок бедняги. Он верит, что стал жертвой проклятия.
— А Стэмфорд тоже в это верит?
— Он признался мне, что понятия не имеет, в чем дело. Гридон решил, что это какое-то редкое тропическое заболевание, которое сэр Эндрю подхватил, работая за границей. Кажется, сын Льюиса умер в двадцать с небольшим лет от чего-то подобного, хотя смерть унесла его быстрее. Гридон считает, что они оба заразились в какой-то другой стране и что сын оказался более уязвим, так как подцепил болезнь в юном возрасте. А почему вы спрашиваете?
— Потому что соединенные усилия Стэмфорда и сэра Уильяма Гридона не помогли спасти Льюиса, — изрек Холмс. — Его некролог появился сегодня утром. — И он протянул мне газету.
В статье перечислялись научные заслуги и звания покойного, описывались самые знаменитые его археологические экспедиции, приводился перечень многочисленных музеев, где выставлены его находки. Упоминалось и о некоем конфликте, омрачившем его карьеру и побудившем его отстраниться от общественной деятельности.
— Бог ты мой! — вскричал я, дочитав до конца. — Возможно, он и впрямь пал жертвой проклятия.
— Отчего вы так думаете? — спросил Холмс, поднимая бровь.
— Потому что здесь об этом говорится. Вот послушайте.
И я прочел ему абзац из статьи:
Нападкам подверглось его поведение во время раскопок так называемого «проклятого кургана» в Эддлтоне, что явилось для покойного еще одним ударом: тогда же он потерял своего сына. Сэр Эндрю не предпринял никаких попыток защититься от обвинений, лишь заметив, что в Эддлтоне он действовал честно. Его коллеги-археологи единодушно осудили эти наветы, однако сэр Эндрю, судя по всему, принял их близко к сердцу, так как впоследствии не участвовал больше ни в каких раскопках, ограничившись работой над циклом статей и иногда выступая с лекциями. Эта история (во всяком случае, по мнению ученого) бросила тень на его профессиональную репутацию, теперь же он скончался от заболевания, которое поставило в тупик лучшие медицинские умы Великобритании и которое, быть может, укрепит жителей деревни Эддлтон в убеждении, что над их курганом и в самом деле тяготеет проклятие. У сэра Эндрю осталась незамужняя дочь.
— Что вы об этом думаете? — спросил я. — В чем его обвиняли?
— Я не ожидал найти столь низкопробную писанину на страницах этого уважаемого издания, — изрек Холмс. — Что касается обвинений против Льюиса, то их выдвинул некий Эдгар, его помощник на раскопках в Эддлтоне. Он опубликовал письмо, где заявлял о таинственном противоречии между чрезвычайно оригинальными узорами на запечатанном ларце, извлеченном из кургана, и содержимым этого ларца, которое при всей своей ценности не представляло собой ничего необычного. Эдгар не говорит об этом прямо, но хитроумно подводит читателя к мысли, что ночью, еще до того, как находку увезли с раскопок, из нее похитили некий ценный предмет… Как вы только что прочли, — продолжал он, — ученый мир возмутился и встал на защиту Льюиса. Эдгар сам поплатился за свой поступок. До эддлтонской истории он имел в своей среде вес, а теперь, насколько мне известно, читает лекции в каком-то заштатном пригородном институте.
Мы вновь обратились к своим газетам. Холмс взялся за бульварные издания, в которых он всегда внимательно изучал сообщения о преступлениях и отчеты об уголовных процессах. Разделавшись с одной из газет, он передал ее мне, и я уже собирался открыть страницу с разделом «Скачки», когда мой взгляд упал на заголовок:
Проклятие Эддлтона
Смерть выдающегося археолога
Из праздного любопытства я начал читать статью, но чем дальше, тем больше она завладевала моим вниманием.
— Стэмфорду надо бы с этим познакомиться, — произнес я, дойдя до конца.
