Во времена ранней весны мира, когда его девственные просторы манили своей чистотой, а человеческая раса лишь робко вглядывалась в окружающее великолепие, Боги ходили по земле. И было их великое множество, но каждому был свой удел.
И только Он томился своим божественным существованием. Сидя одесную брата в мрачном царстве мертвых, под землей, Люцифер тихо ненавидел свой рок. Надо же было родиться единоутробным братом этого бестолкового Аида, да еще младшим. Он всегда считал, что их матушка Рея перепутала, что первым был он. Однако его мнение мало кого интересовало: сразу после рождения их полоумный параноик-папаша Крон проглотил обоих, не разбираясь в старшинстве.
По другую руку от Аида восседала его женушка Персефона. Прекраснокудрая дочь Деметры, чья неистовая краса перекликалась с ярким пламенем Преисподней.
"Милая штучка", — подумал Люцифер, впервые увидав похищенную красавицу.
Аид души в ней не чаял, потакая любым прихотям. Благо, что она отвечала ему взаимностью, иначе Люцифер бы сам приударил за ней. Но отбирать добычу брата — нет, такая низость претила ему. Пусть он втихомолку и недолюбливал Аида за первородство, за дурацкий выбор владений при разделе мира…
Князь Ада не испытывал недостатка в женском внимании. Все поголовно обитательницы царства Аида с радостью принимали его на своем ложе. Гипнотический взгляд темных, как сам Тартар, очей мгновенно лишал их всех желаний, кроме одного — усладить своего Властелина. Сама грозная Геката становилась ручной кошечкой в его объятиях. Не избежали подобной участи и некоторые из светлых богинь: вестница богов Ирида весьма охотно бралась передавать волю Зевса подземным владыкам.
Первое время он находил в этом удовлетворение, некое развлечение. Однако неразборчивость в любовных связях быстро наскучила Люциферу. Втайне он завидовал любви Аида и Персефоны, их преданности, страсти, сквозившей в каждом жесте. Вот незадача-то: порочно прекрасный принц Преисподней не находил достойного объекта для проявления чувств.
Закинув левую ступню на правое колено, Люцифер поерзал на троне. Благо, он не любил греческих хламид, предпочитая более практичное изобретение кочевников — кожаные брюки. Иначе у находящихся в зале божественных созданий женского пола случился бы коллективный припадок. Каждая из них и без того призывно подглядывала на него. Каждая мечтала запутаться пальцами в его вьющих, темных локонах, в беспорядке спадавших по мощным плечам и спине. Ощутить его властные поцелуи, иступленные ласки и покориться безжалостному натиску его плоти. В любви Люцифер был безжалостен, мало заботился о стремлениях партнерши, доминируя в каждой мелочи, не позволяя ей проявить себя в малейшем движении. Однако именно это их привлекало. Каждая жаждала оказаться глиной в пальцах гончара, древесиной под рукой резчика, железом под молотом кузнеца. Если только в роли умельца выступал Князь Света.
Люцифер прекрасно знал об этом, но в данный момент не был склонен к постельным играм. Его начинало раздражать любовное воркование Аида, соблазнительный хохот Персефоны, и пристальные взоры, обращенные к его промежности.
"Вот развратницы", — мысленно воскликнул Князь. Поднялся, намеренно очень чувственно потянулся всем телом. Обожал злить своих воздыхательниц. Неспешно, как и всегда, он вышел из тронного зала, сопровождаемый весьма непристойными позами и томными взглядами женской половины. Не обращал внимания: досконально изучил их тела, наизусть знал все вздохи вожделения и досадные упреки, которыми они могли одарить. Некогда это привлекало, но не сейчас.
Направился в свое крыло дворца, где стены были сотканы их похрустывающих языков пламени. Люцифер иногда ловил себя на мысли, что они напоминают ему волосы единственной смертной посмевшей ответить ему "нет". Но лишь поначалу…
Устроившись на своем ложе из белоснежного шелка, Князь Ада погрузился в прошлое.
Тогда он еще не был Князем. Недавно исторгнутый из чрева своего ненормального батюшки Крона, Люцифер бродил по горам и равнинам, восхищаясь красотами юного мира. Наблюдал смертных — изучал. Соблазнял женщин, упиваясь их страстными вскриками и разгоряченными желанием телами. Искал всяческих удовольствий, что мог предложить ему мир. Наверстать упущенное — время плена.
Старался заглушить в памяти гневные слова братца Зевса, брошенные ему в лицо, когда он отказался участвовать в его предприятии. Да, Люцифер был благодарен за свое освобождение, но не поддался, как Посейдон, Аид, Гестия и другие, на речи Зевса о лучшем порядке в мире. Плевать ему было на порядок. А Зевс — Зевс стремился к власти, это безошибочно читалось в его фанатичном взгляде. Люцифер жаждал только удовольствий. Недосуг ему было поднимать меч, да еще и на собственного папашу.
Гораздо больше в тот момент его интересовала замеченная на берегу Крита прелестная огненновласая дева.
Он мысленно потянулся к ней и увидел, что она у моря ожидает возвращения своего отца. Материализовавшись позади, Люцифер некоторое время любовался пламенем горящих на солнце локонов девушки, изящной фигуркой, которую не скрывала по-летнему тонкая ткань эксомиды и расшитого золотом химатиона.
