Человек — всегда на удивленье симметричен,
Пропорции его — «сеченье золотое»,
И с миром, что вокруг него лежит,
Давно он сжился преотлично.
Любая часть его — творенье выше всех похвал,
И так же в дружбе с головой его рука,
Как сам приятельство он водит
С Луною и приливами морей.
Так много ожидает Человека слуг,
Что не о всех он слышал и не всех он знает.
В любом пути, который соизволит он начать,
Они дадут ему и силы и поддержку,
Тем паче, коль недуг злой обуяет вдруг его,
Согнав окрас со щек и слабостью дурной наполнив тело.
Могучая Любовь! С ней наш герой, имея мир внутри себя,
Бессчетное число миров обрел в придачу
И помощь в них нашел.
Джордж Герберт, «Человек».
Волны накатывались на песчаную косу, отступали и набегали снова. Неподалеку от берега вздымалась из моря поросшая мхом скала. Сразу за ней вода меняла светлую голубизну отмели на темную синеву глубины. Давным-давно, в незапамятные времена, эта скала была частью могучего кряжа, но землетрясения и непогода разрушили его, источили и обломки сбросили в бухту.
У скалы было имя. Люди называли ее Линен. Это имя дало название бухте и ее окрестностям — Гравабагалинен. Бескрайняя водная гладь, простирающаяся за скалой, называлась Орлиным морем. Вода у берега казалась мутной из-за мелких песчинок, которые волны, отступая, слизывали с пляжа. Извилистая полоска пены, оставленная ими, сразу же впитывалась жадным горячим песком.
У самой кромки прибоя стоял золотой трон, который принесли и заботливо установили четыре фагора. Накатывая и отступая, волны Орлиного моря играли с крошечными пальчиками нежно-розовых ножек королевы Борлиена.
Фагоры, с отпиленными, как положено, рогами, стояли неподвижно, словно статуи. Они смертельно боялись воды, но не смели проявить своих чувств; только едва заметное подрагивание ушей их выдавало. От дворца до моря было не меньше полумили; нечелы несли свою королевскую ношу весь этот путь, но, казалось, ни капельки не устали.
Жара, судя по всему, тоже ничуть их не беспокоила. Когда нагая королева поднялась с трона и неторопливо вошла в воду, они и к этому не проявили ни малейшего интереса.
За спинами фагоров два человека-раба под надзором королевского мажордома ставили легкий шатер. Выстлать пол шатра пестрыми ковриками мади мажордом должен был лично.
Пенные гребешки ласкали колени королевы МирдемИнггалы. «Королева королев», так называли ее борлиенские землепашцы. Вслед за матерью в воду вошла принцесса Татро, а за ней — и другие купальщицы.
Юная принцесса с визгом бросилась навстречу волне, подняв тучу брызг. В свои два года и три теннера она относилась к морю как к огромному, простоватому другу, всегда готовому с ней поиграть.
— Ух, мама, смотри, какая волна! Огромная, прямо до неба, настоящая гора! А вот еще одна! Ого, они все больше и больше! Все больше и больше, правда, ма? Смотри скорее, сейчас меня накроет с головой! Смотри, смотри, мама!
Рассеянно кивнув дочери, которая отчаянно сражалась с ласковыми и мирными волнами, королева устремила взгляд вдаль. С юга уже тянулись слоистые серо-зеленые облака — герольды приближающегося сезона дождей. Цвет океанской воды на глубине не был истинно голубым — в нем можно было различить лазурь и аквамарин, бирюзу и свежую зелень. Но ближе всего этот оттенок был к цвету камня в кольце королевы, которое она носила не снимая, — камня настолько редкого, что за всю жизнь МирдемИнггала не встречала человека, который бы знал, где добывают такие. Порой королева с печалью думала о том, что и она сама, и все, кого она любит, — лишь песчинки в вечном круговороте жизни, такие же крошечные, как капелька этого камня по сравнению с бескрайностью океана.
Для Татро, еще вкушающей дары детства, каждая волна была отдельным событием, никак не связанным с тем, что унесло прошлое или готовит грядущее, просто волной, и не более, но в глазах королевы нескончаемая вереница волн служила олицетворением неустанной деятельности, неотъемлемого свойства не только океана, а вообще мира, его постоянной изменчивости. Размолвка с мужем, уходящие к горизонту армии и безжалостно нарастающая жара — все виделось ей частичками этого всеобъемлющего процесса. Ни от того, ни от другого, ни от третьего она не могла ни спрятаться, ни убежать, и бесполезно было пытаться. И прошлое и будущее этого мира смыкалось для нее в тревожном настоящем.
Махнув рукой Татро, она устремилась в объятия океана и, поблескивая кольцом на пальце, поплыла вперед. Прохладная вода нежно омывала ее тело; океан дарил ей свою силу, и она чувствовала, как с каждым мгновением нерешительность и печаль покидают ее. Линия бурунов далеко впереди отмечала границу бухты и океана, играющего могучими мышцами западного течения, которое отделяло жаркие земли Кампаннлата от прохладного Геспагората. За эту белую полоску МирдемИнггала заплывала очень редко и только тогда, когда «добрые друзья» соглашались сопровождать ее.
Сегодня они появились, едва она окунулась в волны — сладкий дух ее женственности притягивал их, как магнит железо, — и закружились рядом. Королева прислушивалась к музыкальному щебету, заменяющему им язык, и, хотя понимать его она до сих пор не научилась, ей показалось, что дельфины пытаются предупредить ее о какой-то угрозе, таящейся где-то поблизости.
