Самое большое удовольствие для меня — мыть за стойкой стаканы с чашками и смотреть на женщин, проходящих по площади. Пока я мою посуду, я наблюдаю, как они вдруг появляются из переулков и приближаются ко мне, всегда элегантные, уверенные в себе, благоухающие духами. Горячая вода льется мне на руки, и я представляю, что мои пальцы проскальзывают под их кофточки и прикасаются к их острым соскам. Они, конечно, не знают, что, моя посуду, я ласкал все соски этого города. Всякий раз, когда я беру чашку, я ласкаю чью-то грудь.
Я знаю расписание каждой из них. Первой появляется аптекарша, сразу за ней — девушки из мэрии, из отдела регистрации актов гражданского состояния и из отдела техпаспортов, потом продавщица из книжного магазина и портниха из «Сада платьев». Жаль только, что парикмахерши приходят на работу раньше меня, они такие трепетные, со своими рыжими, светло-золотистыми или черными как смоль волосами. Кстати, свои волосы я стригу раз в неделю. И, пока мне моют голову, закрываю глаза.
Наша площадь — как маленький театр на итальянский манер, она просто создана для встреч и любви, как бывают площади, созданные для того, чтобы торговать овощами или выгуливать собак.
Я никогда не домываю всю посуду вечером — как только солнце добирается до первой колокольни, весь город принадлежит мне.
В начале мая будет год, как мы с Тони открыли «Под соусом». Он, конечно, хотел бы какую-нибудь вывеску посолиднее, «У площади», например, или «Былые времена». Такой изысканный ресторан, с белыми скатертями, тихой музыкой и букетиками живых цветов на каждом столике.
Я-то так, кем и где только не работал, а вот про него такого не скажешь, он лучший повар в городе. Я просто придумал название, а он и на самом деле превзошел всех на свете в этих соусах и начинках, чего стоят одни только баклажаны с сыром пармезан.
Каждое утро я открываю наш ресторан. Я включаю свет только над стойкой, наливаю себе чашку кофе и ставлю Gipsy Kings. Стулья еще не расставлены и громоздятся на столах. Я люблю посидеть вот так немного, один в пустом чистом зале, в котором пахнет кофе и звучат Gitano Soy, Madre Mia или Tu Quieres Volver.
Это тот час, когда сороки оставляют прятавшие их ночью платаны и улетают в сторону холмов, словно парящий по ветру смокинг. Я пью свой первый глоток кофе вместе с цыганами из Сант-Мари-де-ля-Мер.
В тот день Тони пришел в самом начале десятого. Я как раз расставлял стулья. Я налил еще две чашки кофе, и тогда он сказал:
— Сегодня на обед я их угощу голубятиной в собственном соку. Ее уже нигде не подают, разве что в нескольких больших ресторанах.
Мы поболтали немного о том, что сезон начался и в конце недели нужно вытащить из подвала шестьдесят кресел, чтобы поставить их на террасу. Потом я пошел с ним вместе на кухню.
Всю свою жизнь я ел тосты, горячие бутерброды и пиццу. Я люблю смотреть, как Тони готовит. Кастрюли сами бегут к нему, а овощи — просто танцуют.
Он поставил жариться голубятину вместе с порезанными ровными квадратиками сельдереем, луком и морковью. Добавил несколько крупных долек чеснока.
— Я оставлю одного голубя для нас, — сказал он мне, — а пока ты будешь пускать слюни, словно боксер. Придется подождать, пока все они пообедают. Я сам был точно таким же простофилей, как голубь, когда мне было двадцать лет, неудивительно, что я так классно их готовлю. Я играл в карты один против всех, они обжуливали меня как хотели, а я и не подозревал и оставлял там все свои деньги.
Самый страшный враг Тони — игра, он играет во все, что угодно: в карты, шары, на бегах, в казино. Везде, где только можно проиграть душу и последнюю рубашку. Он не раз заводил собственное дело и даже процветал, но всякий раз все спускал в карты. Истинный игрок.
Когда мы решили вместе открыть ресторан, он мне сказал: «Ты мне не нужен, мне вообще никто не нужен, свое ремесло я и так знаю вдоль и поперек. Меня просто нужно держать в узде. Когда этот демон опять овладеет мной, пинками под зад гони меня на кухню. Это болезнь, Поль… Из-за нее вся моя жизнь пошла прахом, она отняла у меня жену… У меня остался только Моцарт».
Моцарт — это его собака, дворняга, которая ходит за ним, как родная мать. Я никогда не видел Моцарта без Тони.
— Теперь уже никто не играет в покер по-настоящему, — продолжил он, добавляя в голубятину коньяк, — денег стало меньше, да и сколько из-за этого произошло смертей. С кем я тогда играл — такими же простофилями, как я, а в основном со всякой шпаной из марсельских группировок. Они сначала выигрывали деньги в автоматы, а потом отрывались по полной на 11[1].
Чтобы играть в покер, одного умения мало, надо еще иметь деньги. Но, знаешь, покер — это, пожалуй, лучшее, что у меня было в жизни.
Стоит ему заговорить о карточных столах, как он загорается, ну а уж если берет в руки карты… И я точно знаю, хоть он и не признается, что раза два в неделю он туда наведывается, до того как мы начинаем подавать ужин.
Он начал готовить соус на основе голубиных косточек, по-китайски, как его учили в школе. Так, как никто не умеет. Ловкими пальцами истинного игрока. Посетители будут потрясены. У меня текли слюни, как у бульдога. Он взбил соус, добавив масло. Запах мяса зазывал клиентов даже с другой стороны площади. Вышла продавщица из ювелирного магазина. Она посылала нам улыбки.