На полке железнодорожного вагона прямо против Кловиса лежал солидный саквояж, к нему была прикреплена бирка, на ней тщательно выведено: «Дж. П. Хаддл. Смотритель заповедника. Тилфилд, близ Слоубаро». Непосредственно под полкой сидел тот, чье имя было написано на бирке, – серьезный человек, скромно одетый, в меру разговорчивый. Даже из его беседы (которую он вел с сидевшим рядом приятелем и касавшейся главным образом таких тем, как позднее цветение римских гиацинтов и распространение цистоцеркоза[1] в хозяйстве приходского священника) можно было с большой долей уверенности определить характер и жизненные воззрения обладателя саквояжа. Но он, похоже, ничего не желал оставлять воображению случайного наблюдателя и скоро перевел разговор на собственные проблемы.
– Ума не приложу, отчего так происходит, – сказал он, обращаясь к своему спутнику. – Мне немногим больше сорока, но иногда кажется, что я уже далеко не молодой человек. То же самое с моей сестрой. Мы любим, чтобы все было на своем месте, чтобы все происходило в свое время, нам нравится, чтобы во всем соблюдался порядок, пунктуальность, систематичность – до миллиметра, до минуты. Если этого не происходит, то мы расстраиваемся и огорчаемся. Да взять, к примеру, хоть такой пустяк: на дереве, которое растет у нас на лужайке перед домом, год за годом гнездился дрозд, в этом же году он почему-то свил себе гнездо в плюще, который обвивает садовую изгородь. Мы почти ничего не сказали друг другу по этому поводу, но, как мне кажется, оба сочли эту перемену ненужной, да и несколько нервирующей.
– Может, – заметил его приятель, – это был другой дрозд.
– Мы думали об этом, – сказал Дж. П. Хаддл, – и это вызвало у нас еще большее раздражение. Мы не хотим, чтобы на этом этапе нашей жизни у нас жил другой дрозд. И тем не менее, как я уже говорил, мы еще не достигли того возраста, когда этому придаешь значение.
– Все, что вам нужно, – сказал его приятель, – это лечение стрессом.
– Лечение стрессом? Не слыхал ни о чем подобном.
– Но вы наверняка слышали о лечении покоем людей, которых излишние тревоги и суровые жизненные обстоятельства привели к стрессу. Вы же страдаете от чрезмерного покоя и умиротворения, и вам нужно совсем другое лечение.
– И куда в таких случаях ездят?
– Ну, можно выставить свою кандидатуру для состязания с килкенийскими котами от унионистов,[2] или исследовать те парижские кварталы, где обитают апаши,[3] или прочитать несколько лекций в Берлине, пытаясь доказать, что музыку Вагнера написал Гамбетта,[4] и потом, всегда можно отправиться во внутренние районы Марокко. Но чтобы лечение стрессом было по-настоящему эффективным, лучше всего проходить его дома. Как оно будет протекать, не имею ни малейшего представления.
В эту самую минуту Кловис весь обратился во внимание. В конце концов, его двухдневное пребывание у пожилого родственника в Слоубаро не предвещало ничего интересного. Прежде чем поезд остановился, он успел украсить левую манжету своей рубашки надписью: «Дж. П. Хаддл. Смотритель заповедника. Тилфилд, близ Слоубаро».
Два дня спустя мистер Хаддл явился утром в комнату своей сестры, которая читала журнал «Сельская жизнь». Это были именно ее день, час и место для чтения «Сельской жизни», и внезапное вторжение раздосадовало ее, но в руке он держал телеграмму, а телеграммы в этом доме считались ниспосылаемыми Богом. Эта, конкретная, предвещала недоброе. «Епископ присутствует конфирмационных занятиях окрестностях не может остановиться доме приходского священника ввиду цистоцеркоза рассчитывает ваше гостеприимство».
– Я с епископом едва знаком, лишь однажды с ним разговаривал! – воскликнул Дж. П. Хаддл извиняющимся тоном человека, который чересчур поздно осознал, что общаться с незнакомыми епископами неблагоразумно.
Мисс Хаддл первой овладела собой; она не любила непрошеных гостей так же горячо, как и ее брат, но женский инстинкт подсказывал ей, что и их надобно кормить.
– Можно приготовить утку с кэрри, – сказала она.
В этот день у них не намечалось блюд с кэрри, но небольшой конверт оранжевого цвета допускал отклонение от правил и обычаев. Ее брат промолчал, но глазами выразил ей благодарность за смелость.
– К вам юный джентльмен! – объявила горничная.
– Это его секретарь! – в унисон воскликнули Хаддлы.
Их лица приняли выражение, недвусмысленно свидетельствовавшее о том, что хотя нежданные гости и нарушают, в их представлении, порядок вещей, но они все же готовы выслушать, что те имеют сказать в свое оправдание.
В комнату с видом изящного высокомерия ступил юный джентльмен. Вовсе не таким представлял себе секретаря епископа Хаддл. Он и думать не мог, что в окружении епископа могли себе позволить такую дорогую игрушку, меж тем как имеющиеся средства можно было употребить на другие нужды. Ему на секунду показалось, что и лицо это он где-то уже видел; если бы он уделил побольше внимания пассажиру, сидевшему напротив него в вагоне поезда два дня назад, то без труда признал бы в явившемся к нему госте Кловиса.
– Вы секретарь епископа? – спросил Хаддл, переходя на почтительный тон.
