Историк нашего счастливого времени, быть может, задастся вопросом, когда именно и где в новейшей политической жизни цивилизованных народов было впервые сказано: «все позволено». Думаю, что ответить будет не так трудно: место — Петербург и Москва, время — 1918 год, или, пожалуй, еще точнее, август — сентябрь этого года: вслед за убийством Урицкого и покушением на Ленина было расстреляно в России несколько сот ни в чем не повинных людей. Все остальное — то самое, чем мы любуемся в разных странах, теперь каждый день и с каждым днем все больше, — было прямым логическим развитием урока, с таким блеском и так безнаказанно преподанного миру в 1918 году. И если, по знаменитому выражению Карлейля, новая история начинается со дня слов Лютера: «Так я думаю, и я не могу иначе думать», — то, быть может, самый новейший период новой истории будет открываться каким-либо изречением вроде «мы все чекисты» или «врагов надо истреблять», или еще каким-нибудь вариантом той же драгоценной мысли.
Разумеется, это, собственно, будет не столько «новейшее», сколько возвращение к старому, очень старому. Можно уйти мысленно вглубь веков — тогда и 1918 годом и нашими днями никого не удивишь. Но девятнадцатое столетие (особенно вторая его часть) нас от всего этого почти отучило. Так, драма императора Максимилиана, составляющая тему настоящего очерка, многими политическими деятелями рассматривалась как «самый наглядный пример издевательства над народным чувством». Издевательство заключалось в том, что императором Мексики был назначен человек, чуждый традициям мексиканского народа. Думаю, что историку придется ввести поправку и в вопрос о традициях или, вернее, в вопрос о том, насколько успешно, насколько быстро народ справляется — и расправляется — с нарушителями его традиций. В Турции, стране, казалось бы, достаточно традиционной, на нашей памяти глава государства Мустафа Кемаль публично назвал Коран «произведением невежественного араба» (то есть Магомета!), а людей, посещающих мечети, «идиотами» — и остался главой государства и «отцом народа» до конца своих дней.
Эрцгерцог Фердинанд Максимилиан Габсбургский, ставший по воле судьбы императором Мексики, был, конечно, чужд мексиканским традициям. Но чужд он им был не столько как иностранец, сколько просто как человек девятнадцатого столетия. Вероятно, он мексиканские традиции и понимал очень плохо при самом искреннем желании понять их и усвоить. Это и в самом деле было не так легко.
История Мексики признается весьма туманной наиболее осведомленными историками: они обычно ссылаются на то, что большая часть первоисточников была уничтожена при завоевании страны испанцами, а остальное погибло при пожаре в Эскуриале в 1671 году. В сущности, и до сих пор с точностью не установлено, кто были все эти ольмеки, микстеки, запотеки, хихимеки, тольтеки и ацтеки, сменявшие друг друга в течение долгих столетий до установления испанского владычества. Английский исследователь Кенингэм Грэхем говорит, что нынешние мексиканцы произошли от скрещения самого кровожадного из индейских племен с самой жестокой частью испанского народа. Это, по-видимому, неверно.
От людей, бывавших в Мексике, мне приходилось слышать рассказы о необыкновенном очаровании этой страны, о привлекательности ее населения. В нем давно смешалось несколько даровитых рас. Если не ошибаюсь, при полном правовом равенстве всех граждан республики, там ведется и до сих пор точный бытовой учет дедов и бабок, процентного отношения «своей» и «чужой» крови в жилах каждого: хапетоносы отличаются от креолов, мулаты от метисов, терсероны от квартеронов. Этот учет создался в Мексике задолго до появления расизма в Европе, но у мексиканцев, собственно, неизвестно, кто «свои» и кто «чужие»: по крайней мере, потомки индейцев смотрят свысока на потомков испанцев, считая их если не низшей расой, то пришельцами.
Страна мудреная. Говорят, что нет более свободолюбивой страны. Когда читаешь произведения некоторых ее правителей, особенно так называемых puros'oв (радикалов), то невольно себя чувствуешь безнадежно отсталым, исполненным предрассудков человеком; вот это настоящие свободные передовые люди! Однако в некоторых мексиканских областях еще фактически существует рабство. По классической конституции Мексики в стране ни в коем случае не допускаются паспорта, так как они нарушают свободу человеческой личности. Но кое-где там люди закапываются живыми в землю, а если верить одному британскому наблюдателю, то даже закапываются довольно часто. «Свобода слова, сходок, ассоциаций и совести» совершенно обеспечена всем гражданам «одним из самых либеральных законов в мире». Тем не менее в знаменитой Белемской тюрьме, по словам Берлейна, творятся дела, выдерживающие сравнение с соловецкими и дахаускими. Конституция, Constitution federal de los Estados Unidos Mexicanos совершенно обеспечивает законную преемственность власти и строго ограничивает права правительств. Но за 55 лет в Мексике было, не считая империй, 78 полудиктатур или, по крайней мере, правительств, не очень считавшихся с конституцией.
