Я машина. Мой бортовой номер 714. Я сделан для того, чтобы обслуживать людей. Они сейчас осваивают новую планету и у них много работы. В мои обязанности входит грузить руду и горные породы в грузовик, отвозить его к контейнерам и ссыпать туда.
Я знаю только три дороги в Корпусе. По первой я бегу утром на работу, а вечером возвращаюсь домой. По второй дороге я постоянно езжу на грузовике. Есть еще третья: раз в неделю нас ведут в столовую для приема пищи.
Я сделан не из железа, как обыкновенные машины. Я сделан из плоти, а ее нужно кормить. Раз в неделю в столовую прибегают другие такие же машины, как я. Нас ставят в одну шеренгу. Нам по очереди вдевают шланг в отверстие для приема пищи. Через него поступает порция еды. После чего мы закручиваем свои затычки и снова приступаем к работе.
Передвигаться по Корпусу нужно только бегом. Когда я бегу, то слышу свое дыхание. Иногда я слушаю его специально от нечего делать. Когда бежишь, табличка с твоим бортовым номером стукается тебе о грудь. Это очень равномерное, однотонное постукивание. Его я тоже слушаю.
Все это меня немного удивляет. Я же машина и не должен испытывать никаких пристрастий. Мне не может что-то нравиться, а что-то нет. По существу, я даже удивляться не должен.
Но иногда я задаюсь какими-то непонятными вопросами. Например, зачем я осознаю? Зачем меня сделали осознающим?
Я смотрю на грузовик, на котором я работаю. Он сделан из железа. Он молча стоит на одном месте, когда у него заглушен мотор. Он едет туда, куда нужно шоферу. Мне кажется, что этот грузовик совершенно не думает. Что он просто кусок железа.
А может, я ошибаюсь? Может, у грузовика тоже есть какие-то мысли, как и у меня?
Я смотрю на людей. Я вижу, что они живые. И я не понимаю, на кого я больше похож: на железный грузовик или на живых людей?
Я задаюсь этим вопросом достаточно долго. Я не отсчитываю время. Машине это незачем. Это нужно только живым существам – людям, потому что у них есть какие-то цели, ради которых они живут. У меня нет собственных целей, я сделан для того, чтобы обслуживать людей. Какую цель они мне поставят, то я и буду делать.
Но все же я понимаю, что эта мысль не дает мне покоя долгое время: кто я?
Я бегу утром на работу, слушаю свое дыхание и думаю об этом. Я завожу свой грузовик, он начинает фырчать, словно живое существо, я смотрю не него и думаю об этом. Я везу контейнеры с горными породами, ссыпаю их в контейнер и думаю об этом – на кого я больше похож: на людей или на машины?
Наверное, я машина с дефектом. Меня изначально сделали плохо. Я уже осматривал свой грузовик со всех сторон: в нем нет ничего лишнего. Каждая деталь нужна для чего-то. А если я думаю о чем-то, о чем совсем не нужно думать машине, то это дефект.
Интересно, как много бракованных машин? Часто ли они попадаются? Может, я один такой? Знают ли люди о том, что я сделан с браком? А может, каждая такая машина бракованная, только никто об этом не догадывается?
Так или иначе, я чувствую, что мне тяжело от этих мыслей. Мне кажется, что без них было бы легче. Я не могу сказать об этом с уверенностью, так как машине вообще не должно быть тяжело. И она вообще не должна об этом думать.
Вот так я и существую. Казалось бы, я знаю ответ на свой вопрос: я машина, созданная для того, чтобы обслуживать людей. И все же, это ощущение никуда не исчезает: я хочу знать, кто я.
В Корпус вернулись тараканы. Это добрый знак. Кто-то из людей сказал:
– Я почувствую себя в безопасности только тогда, когда в Корпус вернутся тараканы. Они где попало не живут. И радиоактивную пищу есть не будут. Насчет еды можно будет успокоиться, если увидим тараканов. Вот тогда можно будет поесть, не боясь отравиться.
Я увидел их, когда бежал к себе с работы домой. Возле кафе была мусорная корзина, валялись объедки. Я немного приостановился, глядя на это. На куске протухшего мяса сидело несколько тараканов. Они были такие же, как всегда: зеленые, с треугольными рыльцами. Я поднял кусок мяса, и тараканы, похрюкивая, бросились врассыпную. Я вспомнил слова человека, что теперь можно есть и не бояться радиоактивного заражения. Свободной рукой я открутил затычку и сунул кусок мяса в отверстие для приема пищи.
Жевать было нечем. У людей есть зубы, а у меня нет. Тогда я просто пропихнул кусок мяса в отверстие для приема пищи. Чуть не подавился. К тому же, оно очень дурно пахло. Но ведь я машина, я не должен чувствовать брезгливость, верно? Я не должен чувствовать, что я обделен, раз у меня нет зубов. Меня же сразу сделали таким.
Я снова побежал, так как стоять в Корпусе можно только людям. Я и так сделал непростительную вещь, когда остановился, поднял кусок мяса и съел его.
Я бежал по Корпусу, слушал свое дыхание и равномерное биение таблички о грудь. И я думал о том, что только что произошло. Если бы я был живым, я бы побрезговал есть тухлое мясо, на котором побывали тараканы. Никакой человек не позволил бы себе этого. Значит, я все-таки машина. Но почему я думаю обо всем этом? Откуда у меня взялось впечатление о том, что такое брезгливость, если машинам оно чуждо?
