Нэнси Хольдер живет в Сан-Диего с семилетней дочкой Белл, которая только что закончила свою последнюю новеллу: «Сикрет приведения».
Хольдер опубликовала около шестидесяти повестей и двухсот рассказов, статей и эссе. Она четырежды награждалась премией Брэма Стокера и была номинирована на пятую.
Ее работы попали в «Los Angelos Times», «USA Today», «Locus» и другие собрания бестселлеров и переведены на две дюжины языков.
Она автор многих успешных беллетризаций, среди последних ее книг «Buffy the Vampire Slayer/Angel: Heat» и тетралогия «Wicked» о двух враждующих семействах колдунов: «Witch», «Curse», «Legacy» и «Spellbound», изданные Саймоном и Шустером. Ее новая повесть о предшественнике Баффи, Индиа Когене, вышла в «Tales of the Slayer 3».
«„Кровавая Готика" („Blood Gothic") – первый из написанных мной рассказов, – поведала писательница. – Я получила несколько отказов, но в одном имелась ободряющая приписка, и это позволило мне продержаться еще пару лет.
Потом я встретилась с Чарли Грантом, и мы позавтракали в Карнеги-Дели в Нью-Йорке. Он сказал, что ищет рассказы для серии антологий „Shadows". Я сказала: „Ох, а у меня есть рассказ про вампира", – и у него стало такое лицо, будто он проглотил таракана. Я так смутилась, что почти решила не посылать ему рассказ. Но рассказ ему понравился, и он за него заплатил. Это был мой первый гонорар».
Памятный дебют Хольдер может быть определен как «темная» романтика…
Она мечтала о любовнике-вампире. Так мечтала, что в самом деле стала ждать его. Однажды ночью, уже скоро, ее разбудит шорох крыл за окном, а потом она станет носить на тонкой бледной шее бархотку или цепочку с камеей. Она знала, так будет.
Она погрузилась в мир своего возлюбленного вампира: она глотала готические новеллы, упивалась ночными фильмами ужасов. Видение шелкового плаща и горящих огнем глаз укрывало ее от пронзительного дневного света, от смертности, и тщеты, и бессмысленности мира солнца. Дни воспитательницы детского сада и вечера с очередным случайным знакомым не отвлекали ее от тайной жизни: какая-то часть ее сознания всегда готовилась и ждала.
Она тратила свои скромные сбережения на мрачную антикварную мебель и причудливые наряды. Ее платяной шкаф был забит белыми пеньюарами и кружевным бельем. И никаких крестов и зеркал, тем более в спальне. Белые восковые свечи горели в подсвечниках, и она до поздней ночи читала в их мерцающем полумраке, благоухая духами и шурша кружевами, свободно распустив волосы по плечам. И то и дело поглядывала в окно.
Она презирала любовников – хотя и принимала их, ради кипевшей в них жизни, жизни и крови, – которые упрямо оставались до утра, пережаривали тосты и варили горький кофе. На кухне у нее, конечно, водились только свежие продукты, а вся посуда была медной или чугунной. Обойтись без плиты с духовкой и холодильника, как ни досадно, не удалось. Но наедине с собой она зажигала свечи и принимала холодные ванны.
Она ждала, готовилась. И наконец любовник-вампир стал являться ей во сне. Они плыли над каменистыми пустошами, скользили над зарослями вереска. Он увлекал ее в свой ветхий замок, раздевал, стягивал лавандовый пеньюар, любовно ласкал ее тело, пока наконец, на вершине страсти, не впивался в открытое горло, выпивая из нее жизнь и заменяя ее вечным проклятием и вечной любовью.
Она пробуждалась от этих сновидений, купаясь в поту и изнемогая. Дети в детском саду удивлялись ее необычной молчаливости и рассеянности и пугались, видя, как она поглаживает свое безупречное горло и мечтательно улыбается. «Скоро, скоро, уже скоро», – пела кровь в ее жилах. Молитва и предвкушение: «Скоро, скоро, скоро».
Сожалела она только о детях. Она не станет скучать по любопытной родне, по друзьям, которые рассматривали ее, нахмурившись, словно портрет, напоминающий кого-то знакомого. О тех, кто зазывал ее заглянуть на часок, или вместе сходить в кино, или поехать с ними на взморье. О тех, кто был связан с ней – или считал себя связанным – лишь по случайному мановению тонкой и белоснежной руки Судьбы. О тех, кто пытался отвлечь ее от единственной истинной страсти; о тех, кто хотел бы проникнуть в тайну этой страсти. Потому что она, храня верность своему любовнику-вампиру, ни разу не проговорилась о нем ни единой живущей в оковах земли душе. Она знала: им не понять. О, им не понять святости добровольно наложенных на себя уз.
Но о детях она будет скучать. Никогда дитя их любви не залепечет в темноте; никогда его гордые благородные черты не смягчатся при виде матери с ребенком у груди. Лишь это одно печалило ее.
Близилось время отпуска. Июнь наплывал как туман, и дети в детском саду повизгивали от нетерпения. Для них настоящая жизнь начиналась только в июне. Она с пониманием смотрела на их блестящие глазенки и раскрасневшиеся личики, сознавая, что ожидание так же мучительно для них, как для нее. С приближением последнего дня она безмолвно прощалась с ними, прижимая к себе, когда они закидывали ручонки к ней на шею и осыпали ее щеки горячими поцелуями.
До Лондона предстояло плыть морем. Оттуда в Румынию, в Болгарию, в Трансильванию. Наследственные земли ее возлюбленного: огненные яростные картины на заднем плане ее видений. Чемоданы приняли в себя ее длинные пышные юбки, ее колье и бархотки. Укладывая туда же ручное зеркальце, она мельком глянула в него.
