Казалось, и дня не проходило, чтобы кто-нибудь не вспоминал: «Хороша была, как роза саронская, свежа, как майский ландыш». «Походка у нее была, что у принцессы. Гуляет, бывало, вдоль озера — и малейшее дуновение ветерка тут же стирает следы, вот какой легкий отпечаток оставляли ее ступни». Эти голоса преследовали его круглый год. «Случалось ли тебе майскою порой зарыться в подушку из листьев мяты?» «Случалось ли видеть, доводилось ли чувствовать жаркой летней ночью, как белоснежную занавеску вдруг задувает к тебе в спальню живительной прохладой? А слышал ли ты, как стучится первый осенний дождик в крышу твоего дома?» Кто-нибудь да непременно вспоминал эту красавицу, пытаясь описать, что же было в ней особенного. «Да только это все равно что описывать красный или синий цвет тому, кто их отродясь не видывал». Но всякий раз кто-нибудь делал новую попытку.
— Не бывает такой красоты! — возражал Джордж Грей. — Вы мне портрет покажите!
— Пятьдесят лет прошло, — отвечали ему. — Если всю округу перевернешь вверх дном, может, и отыщешь, да и то вряд ли. А умерла она молодой. Считай, весь город пришел с ней проститься, с девятнадцатилетней, никому не доставшейся. Как было ее не любить — уж очень была хороша.
У Джорджа Грея рассказы стариков вызывали то восхищение, то досаду.
— Вон Хелен идет: похожа на нее? — Он указывал рукой.
Но те только качали головами с едва заметным и потому простительным оттенком превосходства. Как-никак они в Лондоне бывали, королеву видели. А он, сердечный, дальше Чикаго и Канкаки не выбирался.
— Вот еще миленькая девушка, просто прелесть, — говорил Джордж, кивая на некую Сюзанну, проезжавшую мимо в машине.
— Это цветок без аромата, — замечали старики. — Нынче многие девушки похожи на такие цветы. Дотронешься — а они бумажные, никуда не денутся. Элис не суждено было долго жить, она была как первый снег. Выглянешь из окна декабрьским утром — летит, а поймать не поймаешь. И на лугу дожидаться не станет, не бывать этому.
— Боже мой! — досадовал Джордж. — Хватит вам!
Ему исполнилось всего лишь двадцать, и с каждой женщиной, что сидела на крыльце, когда он шел мимо, или махала рукой из автобуса, его связывал несостоявшийся роман. Он вечно ходил кругами и натыкался на деревья. Он не раз падал вниз, будто провалился в шахту лифта, и больно ударялся о дно, но так и не встретил той, которую искал. В каждой был небольшой изъян: у одной нос длинноват, у другой уши не такие, у третьей рот не закрывается.
— Вам легко говорить, — бурчал он. — Память все на свой лад переиначивает. Умножает на два, на три, а то и на четыре! Пройди сейчас Элис Лэнгли по этой улице — вы бы ее и не узнали.
— Это все равно что сказать, — отвечал старик Пирс, — будто я не распознаю прозрачную бабочку. Сам-то небось и не видывал такую — водится она в тропических лесах Мексики: крылышки у нее точно кто-то из стекла выдул или из хрусталя вырезал. Опустится такая на цветок — и станет цветком, на персик — станет персиком, а бабочку-то не сразу заметишь, это вглядываться надо в хрустальные крылышки, насквозь видеть. Так что не рассказывай мне, парень, кого я узнаю, а кого не узнаю: я-то видел бабочку с хрустальными крылышками, а ты нет. Пошли-ка лучше шахматы подвигаем.
Джордж Грей впадал то в ярость, то в отчаяние. Он сгорал от желания увидеть эту розу, эту бабочку, эту первую примету зимы, потому что больше всего он преклонялся перед красотой. Если и вправду эта девушка была так прекрасна, как все говорили, — хоть бы взглянуть на нее одним глазком! Но этому не суждено было сбыться, ибо персик сорвали, а яблоневый цвет развеяло ветром полвека назад. Стоит ли гоняться за прошлогодним снегом? Вот потому-то пыл его и сменялся то отчаянием, то яростью, а то еще и особым скепсисом, в котором любят поупражняться двадцатилетние.
— Да вы передергиваете! — воскликнул он. — Колода у вас крапленая!
— Не спорю; зато червонная дама — подлинная, — отвечал старик Пирс, — ни царапинки, ни пятнышка. — И раскуривал трубку.
— Я докажу, что она была не так уж прекрасна! — вскричал Джордж.
— Каким же образом?
— Разыщу фотографии! Если, конечно, вы их не сожгли, чтобы покрыть свои выдумки.
— Мальчик мой, — начал мистер Пирс, — две тысячи человек просто так не приходят на похороны одинокой девушки. Какие события заставляют их собраться вместе: завершение железнодорожного строительства, когда в последнюю шпалу вбивают золотой гвоздь; приведение к присяге нового президента; приземление самолета, на котором человек в одиночку пересек Атлантику. Это все события из ряда вон выходящие, неповторимые, ни на что не похожие, уникальные, единственные в своем роде. Вот такой и она была, мальчик мой, так что не сомневайся.
— А я докажу, что она была не так уж прекрасна, как вы говорите, — просто вы все были молоды и глупы, вот как я сейчас, — ответил Джордж.
— Это умно, — согласился старик. — Особенно последнее утверждение.
— Даже если мне придется найти ее могилу и раскопать, чтобы самому удостовериться! — продолжал Джордж.
Старик не стал раскуривать трубку, и она погасла. Он долго сидел молча в летнем сумраке, а потом сказал: